Неделю назад Рим торжественно принимал в свои объятия победоносное войско папы Иоанна Десятого. Для города это уже была вторая пышная церемония за последние полгода и городские аркарии со вздохом уже поглядывали на состояние казны. Тем не менее, папа Иоанн и в этот раз не стал скаредничать, в связи с чем в Рим снова начали стекаться любители дармового угощения и милостыни. Город при этом наводнили слухи о подробностях битвы при Гарильяно и с каждым днем эти слухи становились все красочнее и масштабнее. По уверениям многих, якобы очевидцев битвы, в самый опасный момент сражения, когда чаша весов грозила склониться в сторону нечестивцев, воины папы вдруг увидали в небе апостолов Петра и Павла, приветствовавших их, и в ту же минуту сарацинское войско оказалось повергнуто наземь. Другие уверяли, что сам папа в тяжелый момент битвы, безо всякого оружия, с одним знаменем, на котором был начертан лик Иисуса, ворвался в неприятельский лагерь и сарацины пали ниц, устрашась гнева Господа, воплотившегося в грозной фигуре понтифика. Наконец, третьи уверяли, что папа, отменно владеющий мечом, во время сражения сразил не то три, не то четыре десятка самых благородных пунийских воинов, и у последних уже не осталось никого, кто мог бы повести их за собой. Все это в итоге сложилось в один грандиозный, славный до елейности миф, и уже никто из римских острословов не рисковал напомнить горожанам о греховном поведении римского епископа и о нарушении законов Церкви при его избрании.

Самим же Иоанном овладел сильный соблазн обставить свое возвращение в Рим в духе и традициях римских триумфаторов. Немудрено, ведь шли года, века и тысячелетия, но и тогда, в десятом веке, и сейчас абрис Великой империи невидимой тенью, недосягаемым миражом стоит перед глазами всякого властолюбивого и амбициозного самодержца, мечтающего о покорении Вселенной. Не был лишен таких амбиций и Иоанн Тоссиньяно, в грезах которого все светские монархи должны были признать себя его вассалами, и только от него, главы христианского мира, должны исходить все пути и решения, касающиеся устроения государств и народов. У Иоанна на протяжении веков найдутся еще более амбициозные и, в немалой части, удачливые последователи, однако он стал, по сути, первым провозвестником грядущей агрессивной политики римских понтификов, определявшей судьбы средневековой Европы. При этом пастырский посох, правда, окажется куда более грозным и действенным оружием, чем воинский меч, ведь следующая попытка викария Христа возглавить войско на поле брани, предпринятая спустя век после виктории в Гарильяно, приведет к пленению папы100 и подчинению Святого престола норманнскому железу — новой напасти, пришедшей от северных морей.

Петр, брат папы, человек честолюбивый и самоуверенный, горел той же идеей и настойчиво предлагал включить в шествие папского войска по улицам Рима элементы старинных триумфов, но Иоанн от многих из них все-таки благоразумно отказался, опасаясь испортить все впечатление от своей славной победы в глазах требовательных и богобоязненных римлян. К тому же, напомним, казна Церкви и города начала демонстрировать все признаки своего обмеления. В итоге, по предложению папы, торжественное мероприятие должно было включить в себя короткое шествие от Аппиевых ворот до Латеранской базилики, где папа, в присутствии римского Сената, отслужит торжественную мессу, по окончании которой плебс получит свой очередной дармовой ужин и, так уж и быть, поглазеет на греховодников-жонглеров. Многочисленные трофеи, захваченные в Гарильяно, предполагалось пронести от Латерана до набережной Тибра и временно складировать их недалеко от греческой церкви Девы Марии101. Такое решение было продиктовано опять же античными традициями, именно сюда победоносные римляне сваливали свои трофеи, добытые в различных закоулках мира, о чем в десятом веке свидетельствовала громадная куча мусора и осколки многих тысяч глиняных горшков. Что касается несчастных пленников, то они, по высочайшему замыслу, не должны были задерживаться в Риме, а, проследовав к Остийским воротам, к вечеру покинуть город и уйти туда, откуда пришли, в сторону Неаполя и местного невольничьего рынка.

Возле Латеранской базилики уже с самого утра столпился народ, а к полудню сюда подтянулись самые знатные фамилии города. У дверей Латерана папу ожидал римский Сенат во главе с консулом Теофилактом и его женой Теодорой — та просто светилась от счастья, поскольку считала себя полноправной участницей триумфальной кампании. Римская милиция организовала живые цепи из своих стражников, которые освободили коридор вдоль площади перед Латераном, где должны были пройти гордые победители и униженные враги.

Рядом с Теофилактами стоял Петр Ченчи, которому первому досталась порция восхвалений, предназначенная победителям иноверцев. Слушая сплошные реки похвалы в адрес него, Теофилакт недовольно хмурился и недоумевал, почему папа вместе со своим братом не прислал к нему его сына Теофило, так, как это было при коронации Беренгария. Между тем, рядом с Петром стоял, держа в руках увесистую трубу, глашатай, готовившийся вести шествие.

Отдаленный гул бюзин возвестил о приближающейся процессии, и горожане нестройно заголосили приветствия и похвальные оды папе-воину, хотя он, по всей видимости, в это время еще только-только входил через Аппиевы ворота. Гул трубного оркестра становился все громче, напряжение и ликование толпы все возрастало. Вот на подступах к Латерану появились уже первые всадники со знаменами Святого Петра, а толпа возбужденно и яростно взревела, ибо, вслед за всадниками, на площадь первыми вступили колонны несчастных пленников.

— Узрите, благочестивые христиане, жители Рима и гости его, лица тех, кто многие годы, отринув от себя Создателя и Господина всего сущего, нес смерть и разорение вам и вашим домам! Будьте же милосердны к поверженным врагам вашим, как заповедовал нам об этом Господь наш! — возвестил глашатай.

Африканцы шли, опустив головы и глядя себе под ноги, всем видом своим демонстрируя полную покорность своей, так незавидно сложившейся, судьбе. Вслед им, вопреки призывам глашатая, обильно летели проклятия и оскорбления, свойственные безнаказанной и даже негласно поощряемой в своем садизме толпе. Было предпринято несколько попыток бросить в закованных пленников камни и палки, однако милиция незамедлительно остудила градус толпы, выведя из нее наиболее ретивых в своем праведном гневе смутьянов. В течение нескольких минут побежденное войско печально продефилировало мимо Латеранской базилики, пока в итоге не скрылось в направлении Цирка Максимуса.

Папа поступил в очередной раз грамотно, пустив вперед всей процессии побежденных африканцев. В противном случае городской милиции пришлось проявить бы неизмеримо больше усилий, чтобы успокоить толпу, ибо через некоторое время после прохода пунийцев на площади показались печальные римские обозы с телами павших воинов.

— Прими, Рим, достойных сынов своих, с именем Иисуса Христа отважно сражавшихся на поле битвы, но, волею Господа, павших от неприятельского оружия. Вознесем молитвы за души их и прославим их имена навеки!