Великий князь не усидел во дворце и лично кинулся тушить пожары на улицах Москвы. Вслед за ним устремилась и дворцовая стража — «дети боярские». Это была историческая картина, достойная кисти великого художника. На своем породистом белом жеребце, в наспех подпоясанной белой рубахе, великий князь носился по горящему городу. Его долговязую фигуру с всклокоченной черной бородой и длинными, как мельничные крылья, руками можно было видеть то на Востром конце, то на Кулижках, то возле Богоявленского монастыря. Сквозь треск огня и вой толпы, сквозь дикие крики погибавших в пламени людей слышен был его зычный голос. Иван командовал — и под кнутом его приказаний обезумевшая толпа мало-помалу превращалась в послушные фаланги, идущие в сражение с огнем. Иной раз он и сам, спешившись, хватал в руки багор и, к ужасу своих телохранителей, бросался в самое пекло, чтобы поскорее разметать по бревнышкам загоравшуюся постройку.

Летописец с обычным лаконизмом рисует этот колоритный эпизод: «Был же тогда и сам князь велики в граде и много пристоял на всех местех, гоняючи съ многими детми боарьскыми, гасящи и разметывающе» (31, 297). Но вглядимся получше в эту страшную ночь. Здесь, в этих безумных отсветах торжествующего огня, виден подлинный характер нашего героя. Похоже, что хитроумие и осторожность Ивана Калиты удивительным образом соединялись в нем с неистовым темпераментом Дмитрия Донского.

Пожар был потушен, и жизнь понемногу возродилась на пепелищах. Но Степь по-прежнему грозила бедой.

Рано утром 30 июля 1472 года запыленный гонец принес весть о том, что Ахмат со всей своей силой идет на Алексин — маленькую крепость на Оке, прикрывавшую обширный участок «берега» между Калугой и Серпуховом. Воспользовавшись предательством кого-то из местных жителей, татары внезапно набросились на русских воинов, которые несли сторожевую службу в Степи. Погибая, «сторожа» оказали отчаянное сопротивление и успели все же отослать гонца к московским воеводам, стоявшим на Оке. Извещенные о движении татар к Алексину, русские полки двинулись наперехват.

От Алексина было недалеко до московско-литовской границы. Из Литвы на соединение с татарами мог подойти с войском польский король и великий князь Литовский Казимир IV.

Узнав о движении хана в сторону Алексина, Иван III понял, что война вступает в решающую стадию, когда главнокомандующий должен быть на театре военных действий. Отстояв раннюю обедню, он тотчас, «и не вкусив ничто же» (то есть в спешке даже не успев отобедать), поспешил в Коломну (31, 297). За ним устремились и остававшиеся в столице полки. Своего сына и наследника, 14-летнего Ивана Молодого, великий князь в тот же день отправил в Ростов, на попечение бабушки — княгини Марии Ярославны. Очевидно, оставлять его в Москве Иван посчитал опасным.

На первый взгляд, бросок Ивана III в Коломну кажется непонятным: враг появился на юге, а великий князь помчался на юго-восток. Однако на деле такое решение было вполне объяснимо. Литовская угроза, по-видимому, не слишком тревожила государя. У Казимира в это время было много своих собственных забот. Он подталкивал хана к нападению на московские земли, обещал ему свою помощь, но в последний момент уклонялся от участия в войне. Эта тактика, основоположником которой можно считать еще великого князя Литовского Ягайло, уклонившегося от участия в Куликовской битве на стороне Мамая, была вполне разумной. Литва не была заинтересована в решительной победе Москвы над Ордой или же Орды над Москвой. Состояние постоянной вражды между этими государствами, с точки зрения литовской дипломатии, было наилучшим.

По-видимому, князь Иван сильно опасался того, что одновременно с Ахматом на русские земли нападет w казанский хан Ибрагим. Коломна была наилучшим местом для ставки великого князя в случае войны на два фронта. Само его появление здесь служило грозным предупреждением для Казани. Наконец, именно из Коломны Ивану было удобнее всего обратиться за помощью к служилым татарам «царевича» Даньяра, владения которых находились ниже по Оке.

Позднее великий князь из Коломны поднялся верст на десять вверх по Оке и остановился в Ростиславле — одном из крупнейших городов Рязанского княжества (151,119). Отсюда, поднявшись вверх по реке Осетр (правый приток Оки, устье которого находилось близ Ростиславля), Иван мог быстро выйти в район Тулы pi верховьев Дона, где Ахмат, отправляясь в набег, оставил небоеспособную часть своей Орды. Как мы увидим, расчет Ивана оказался точным.

Летописи весьма туманно излагают подробности сражения за Алексин. Такого рода туман, как правило, служит прикрытием для постыдных просчетов власти. Похоже, что здесь не обошлось без обычного для русской армии разгильдяйства, трусости и жадности одних, искупленных ценою самопожертвования других.

Очевидно, что Ахмат-хан безошибочно выбрал самый слабый участок «берега». Хорошо поставленная разведка была со времен Чингисхана одним из главных принципов монгольского военного искусства. К тому же у Ахмата были русские проводники, которые хорошо знали местность и расположение дозоров пограничной стражи.

Небольшая крепость, стоявшая на правом, степном берегу Оки, за долгие годы покоя на этом участке границы совершенно утратила свою боеспособность. Сидевший в Алексине воевода Семен Васильевич Беклемишев еще до появления татар под стенами города получил от Ивана III распоряжение распустить гарнизон и уйти на левый берег Оки. Однако он скрыл этот приказ от горожан и, кажется, решил на этом немного подзаработать. Узнав о приближении хана Ахмата, жители Алексина стали просить воеводу разрешить им уйти за Оку. Тот потребовал за разрешение мзду. Алексинцы собрали ему 5 рублей — немалую сумму для этого небольшого, затерянного между лесом и степью городка. Алчный воевода «захоте у них еще шестаго рубля, жене своей» (12, 438).

В то время как продолжался этот постыдный торг, из степи нагрянули татары. Воевода «побеже за реку Оку съ женою и съ слугами» (12, 438). Татары, преследуя убегавших, кинулись за ними в реку. К счастью для Беклемишева, на том берегу появился молодой верейский князь Василий Михайлович Удалой с небольшим отрядом. Он смело вступил в бой с татарами, которые, не ожидая отпора, вернулись на свой берег. Между тем со стороны Серпухова стали подходить полки, которыми командовал брат Ивана III — удельный князь Юрий Дмитровский. Татары знали его как храброго и искусного воина и потому «наипаче бояхуся» (27, 297). Вслед за Юрием к месту противостояния подтянулся с войсками и князь Борис Волоцкий. Не отстал от братьев и великокняжеский воевода Петр Федорович Челяднин со своим полком.

Это было поистине внушительное зрелище: вдоль берега Оки выстраивались тысячи всадников в сияющих на солнце шлемах с флажками-«яловцами» на макушках и начищенных до зеркального блеска железных латах. Летописец, писавший со слов очевидца, замечает, что одетое в железо русское войско сверкало на солнце «якоже море колеблющеся, или езеро синеющеся» (12, 440).

Татары, не имевшие собственной металлургии и всегда страдавшие от недостатка железа, с завистью смотрели на эту великолепную экипировку, делавшую русских воинов практически неуязвимыми для татарских стрел и сабель. Доспехи самих степняков ограничивались главным образом всякого рода изделиями из дерева, кожи и войлока. Только военачальники имели железные шлемы и латы.