— И убила охранника?

— Точно неизвестно. Убийство произошло за пределами обзора камеры. Охранник сообщил по радио, что обнаружил ее в позе эмбриона. Она обнимала вот это. — И Мэри-Кей указала на письменный стол.

— Боже милосердный! — сказала Вера.

Персивел подошел к столу и увидел источник запаха. То, что осталось от черепа хейдла, лежало между бутылкой от газировки и телефонным справочником Денвера. Голубой гель почти полностью растаял и протек в ящики стола.

Нижняя часть головы была срезана лезвиями машины настолько ровно, что, казалось, существо материализуется из крышки стола. К уродливому черепу прилипли черные волосы. Из трепанационных отверстий росли провода электродов. Череп долго предохраняли от соприкосновения с воздухом, и теперь он быстро разлагался.

Еще больше, чем разложение и отсутствие челюстей, поражали глаза. Веки подняты, глазные яблоки навыкате, зрачки замерли в яростном взгляде.

— Какой свирепый, — произнес Персивел.

— Это она, — поправила Мэри-Кей. — Такие глаза на выкате — симптом гипертиреоза. В организме недостаточно йода. Вероятно, она жила в регионе с дефицитом основных минералов, солей например. Так выглядят многие хейдлы.

— Что же может толкнуть человека на такой поступок?

— Мы сами себя спрашиваем. Может, она начала подсознательно отождествлять себя с лабораторным экземпляром? Что могло спровоцировать такую реакцию? Мы исследовали все варианты — отождествление, замещение, трансформацию. Ямми всегда была такая спокойная. И в последнее время счастлива, как никогда. Беременность, любящий муж, интересная работа.

Мэри-Кей подоткнула одеяло вокруг шеи Ямомото, убрала со лба волосы. Над глазами оказался большой кровоподтек. Должно быть, она в ярости билась головой о стены и аппаратуру.

— Потом приступы начались снова. Мы сняли ЭЭГ — такого вы никогда не видели. Настоящая буря, просто ураган. Мы погрузили ее в кому.

— Правильно, — одобрила Вера.

— Но это не помогло. Активность не уменьшилась. Как будто что-то продирается через мозг, замыкая нервные окончания. Все равно что наблюдать замедленное воспроизведение молнии. Только электрическая активность мозга не везде одинакова. Казалось бы, картина должна быть та же в любой части мозга. Но вся активность сосредоточена в гиппокампе.

— А что такое гиппокамп? — спросил Pay.

— Центр памяти, — ответила Мэри-Кей.

— Памяти, — тихо повторил Pay. — А ваш аппарат его уже отрезал?

Все повернулись к нему.

— Нет, — сказала Мэри-Кей. — Лезвие как раз к нему приближалось. А что?

— Просто спросил. — Pay оглядел комнату. — А лабораторных животных вы здесь держите?

— Ни в коем случае.

— Я так и думал.

— При чем тут животные? — удивился Персивел.

Но Pay продолжал спрашивать.

— Доктор Кениг, что такое память с научной точки зрения?

— Память? Если коротко — электрические импульсы, возбуждающие биохимические процессы в нейронно-синаптических сетях.

— Электрическая схема, — подвел итог Pay. — Значит, все наше прошлое сводится к этому?

— Не совсем, все гораздо сложнее.

— Но в целом — так?

— Да.

— Спасибо, — поблагодарил Pay.

Все ждали продолжения, но через несколько секунд стало ясно, что он погружен в раздумья.

— И еще одна странность, — заметила Мэри-Кей, — сканирование мозга показало, что электрический потенциал — почти двести процентов от нормы.

— Неудивительно, что ее закоротило. — сказала Вера.

— И еще кое-что, — вспомнила Мэри-Кей. — Сначала это походило на всплеск активности мозга. Потом нам удалось уточнить картину. А она такова, словно мы имеем дело с двумя разными моделями сознания.

— Что? Это невозможно, — возразила Вера.

— Я вообще не понимаю, о чем речь, — признался Персивел.

Доктор Кениг заговорила тише:

— Ямми там не одна.

— Повторите, пожалуйста, — потребовал Персивел.

— Имейте в виду, — предупредила Мэри-Кей, — информация не для огласки.

— Обещаем, — сказал Томас.

Мэри погладила руку Ямомото.

— Мы сами не можем поверить. Несколько часов назад кое-что случилось. Приступы прекратились. Полностью. И Ямми начала говорить. Она была без сознания, но говорила.

— Отлично, — сказал Персивел.

— Но не по-английски. Мы такого вообще никогда не слышали.

— Какого — такого?

— В зале оказался практикант. Он раньше работал в воинской части, в субтерре. В Мехико. Военные устанавливали в пещерах микрофоны. Ему приходилось слышать записи, и он сказал, что звуки те же.

— Еще чего не хватало! — возмутился Персивел.

Вся эта неразбериха вывела его из равновесия.

— Именно.

— Глупости! — Персивел начал краснеть.

— Мы раздобыли в Министерстве обороны пленку с голосами хейдлов — это секретная информация. Сравнили с тем, что говорила Ямми. Не совсем одинаково, но очень похоже. Чтобы овладеть такими согласными, такими вибрирующими и щелкающими звуками, нужно упражнять голосовые связки. Ямми говорила на их языке.

— Где же она могла научиться?

— В том-то и дело, — сказала Мэри-Кей. — Во всем мире всего несколько пленных хейдлов, которые могут говорить. И Ямми говорила. Все записано.

— Могла слышать кого-то из пленных, — предположил Персивел.

— Она не просто подражала. Видите — вон, на стене?

— Грязь? — спросила Вера.

— Кал. Она начертила своим калом вот эти знаки. Все согласились, что знаки — хейдлские.

— Мы не можем их расшифровать, — сказала Мэри-Кей. — Мне рассказывали, что кто-то в Тихоокеанской подземной экспедиции начал расшифровывать хейдлский язык. Археолог, ван Скотт или как-то похоже. Экспедиция секретная, но откуда-то просочилась информация. Только теперь экспедиция пропала.

— Ван Скотт? — переспросила Вера. — А может, женщина? Али фон Шаде?

— Точно. Значит, вам известно о ее работе?

— Только в общих чертах.

— Она наш друг, — пояснил Томас, — и мы озабочены ее судьбой.

— Мне так и непонятно, — сказал Персивел, — как она может подражать языку, который только-только открыли, и имитировать речь, к которой люди не приспособлены?

— Она не подражает и не имитирует.

— Выходит, через эту несчастную с нами общаются жители преисподней?

— Нет, конечно, мистер Персивел.