Форбс в который раз поразился: до какой же степени Цукерман перестал походить на еврея, как появляется на его лице сходство с давно покойным советским неясновидящим полковником. Ограбленный по всем чакрам, ежедневно и ежечасно мстил полковник тому, кто забрал все его умения и обратил на службу Штатам, у которых даже на долларах сплошь масонские символы. На службу, значит, величайшей державе Западного мира. Величайшей ли? Форбс вспомнил Сальварсан, и на сердце его заскребли кошки.

— …И после наступления меня позвали всех их допрашивать, а было их ойо-ей! — бредил Цукерман на чистом русском, так что генерал понимал не все, но это было лучше, чем знаменитый жаргон Цукермана. — Поднимают меня в три часа, а я, как всегда, голый сплю и зубы в стаканчике. Взял я стаканчик, форму набросил и пошел. А там штурмбанфюрер, идеологический весь такой, гестаповатый. Я ему — вопросы, а он мне — лозунги. Тогда я разозлился и спрашиваю его: «Кеннст ду, знаешь ли, вер бин их?» Он подумал и говорит: «Руссиш оффицир». «Рихтих, — говорю, — вер бин еще?» Он подумал, говорит: «Большевист». «Рихтих, — говорю, — вер бин еще?» Он думал, думал — «Вайс нихт», — говорит. Больше не знает. Я тогда встал над ним, зубы вставил, щелкнул, да как заору во весь голос: «Их бин ю-у-у-у-де! Я евре-ей!» Цукерман вытянул губы трубочкой, как вампир, вопль его был слышен на весь этаж, и тогда, словно бы прямо из стен, стали появляться молчаливые индейцы. Сразу раскололся, понял, что я его буду есть!

Вопль Цукермана понемногу затих, перешел в бормотание, — бывший великий маг засыпал под заклинанием ирокезов. Оставаться здесь дольше генералу не имело смысла. Забыв даже снять шкуру гризли, которую в госпитале выдавали посетителям в качестве больничного халата, Форбс ушел в лифт, еще раз усугубив в своей душе вину перед всеми еврейскими волшебниками в мире, — по конфуцианской своей темноте он не знал, как относится иудаизм к волшебникам и отчего их среди евреев так мало. Генерал тяжело опустился в кресло и взял непослушными пальцами сложный аккорд на пульте вызова: чем там японец ни занят, пусть идет сюда. Вон, молодые люди в автобусах теперь от чувства национальной вины предков неграм даже места уступают. Так это коренные англо-саксонские американцы! Отчего древний китаец должен терзаться из-за евреев? Не было их в Китае!..

Японец не торопился, но и не медлил: он пришел через четверть часа, как всегда — важный и подтянутый, и как всегда — с закрытыми глазами. Отвесив подобающий поклон, он опустился в предложенное кресло и сцепил пальцы на животе.

— Приношу мои извинения, — сказал он, — за недостаточно поспешный приход. В настоящее время наблюдается столь оригинальное расположение небесных светил, что имеется почти уникальная возможность собеседования со всеми интересными нам обитателями загробного мира, кроме тех, естественно, кто устраняется от собеседования. В частности, не далее как час тому назад нас удостоил кратким собеседованием султан Хаким. — Японец резко опустил подбородок на грудь, словно кланяясь султану.

— Простите… кто? — не понял Форбс. Еще султана не хватало.

— Султан Хаким, — повторил японец, — из династии египетских Фатимидов. Жил в бренной плоти около тысячи лет назад. В мире духов я встречаю его впервые и, признаюсь, поражен глубиной и яркостью мышления этого султана.

— Ямагути-сан, — сказал Форбс, — смею ли предположить, что данный дух сообщил вам нечто важное из наиболее интересующей нас ныне области? Из области, имеющей касательство к Дому Романовых?

— Отнюдь.

— Тогда, Ямагути-сан, простите, возможно, он дал вам некие советы, коими в настоящее время мы можем воспользоваться с выгодой для нашего дела? — Форбс был по-древнекитайски терпелив, но необходимость слушать долгие речи о каком-то султане его тяготила.

— Отнюдь.

— Тогда о чем же вы изволили беседовать с высокочтимым султаном?

— Видите ли, Артур-сан, в годы своего земного правления высокочтимый султан Хаким около двадцати пяти лет повелевал подданным спать днем, а трудиться ночью, и ввел еще очень много необычного. Потом он объявил подданным, что они недостойны такого повелителя, сел на осла и уехал… Он не уточнил, куда, но, судя по тому, что он удостоил меня разговором в загробном мире, в свое время он все-таки умер. Секта друзов считает его святым.

Форбс что-то вспомнил. Совсем недавно в бюллетене ван Леннепа промелькнула строчка о том, что ближневосточная секта друзов в ближайшее время попросит разрешения переселиться в Россию, поскольку новые Романовы ведут свое происхождение от старца Федора Кузьмича, а ведь тот в известном смысле, символически, так сказать, тоже сел на осла, послал своих недостойных подданных куда подальше и уехал… еще подальше. Форбс тогда и думать не стал над этой фразой — секта как секта, пусть едет куда хочет, никогда про нее не слышал. А вот поди ж ты. Ямагути молчал, Форбс решил снова нарушить тишину авось медиум расскажет еще хоть что-нибудь важное.

— Ямагути-сан, не высказывал ли высокочтимый султан каких-либо мыслей, могущих обогатить наше бренное бытие?

— Конечно же, — откликнулся медиум, — он сказал мне, что его подданные были недостойны такого султана, как он, что нынешние друзы недостойны такого святого, как он, что подданные императора Александра были недостойны такого императора, как Александр, а нынешние русские недостойны такого императора, как Павел Романов. Дальнейшую часть речи султана я не могу воспроизвести. Арабский язык чрезвычайно богат ругательствами. Японский язык чрезвычайно беден ругательствами.

Рефрен насчет ругательств генералу приходилось выслушивать при пересказах собеседований медиума с добрыми девятью десятыми духов, но обрисованный столь немногими словами образ египетского султана даже Форбса заставил поежиться. Ну что же, может быть, и сотрудники Элберта недостойны такого руководителя, как Форбс?

— Еще, — закончил медиум, — султан в очень дружелюбной форме сообщил мне, что институт Элберта недостоин такого медиума, как Ямагути. После этого султан воссел на загробного осла и удалился.

«Еще бы», — подумал Форбс, а вслух сказал:

— Глубокоуважаемый Ямагути-сан, мне думается, что высокочтимый султан был прав. Ваша помощь неоценима. Ваше денежное довольствие будет повышено. Я поставлю вопрос о скорейшем присвоении вам следующего воинского звания. Смею вопросить, с кем еще из высокодостойных духов изволили вы собеседовать при столь благоприятном расположении светил?

— Отвечу охотно. Со мною имел длительное собеседование также дух побочного родственника императора Павла Второго, дух знаменитого советского ученого Соломона Керзона. Он сообщил мне, что порывает со своей земной профессией.

Про такого родственника у Романовых генерал что-то помнил, но к лечению подагры эта профессия отношения не имела, так что и этот контакт медиума, похоже, больших перспектив не сулил. Тем не менее генерал вновь предельно вежливо спросил:

— Смею ли осведомиться о причине столь неожиданного решения?

— Дело в том, что в бренной жизни почтенный Керзон-сан специализировался на изучении биографии весьма известного русского поэта Пушкина. В загробном мире дух этого поэта встретил глубокоуважаемый дух Керзона и потребовал его… Как бы это поточней сказать по-английски? К барьеру. Вызвал его на загробную дуэль. И прислал к нему духа-секунданта, того самого русского князя, который, если вы помните, служил мне переводчиком при нашем последнем собеседовании с глубокоуважаемым духом отца нынешнего русского императора. Но высокопочтенный дух Керзон с негодованием от дуэли отказался, сославшись на страшный пример некоего Дантеса. Этим вызовом, кстати, глубокоуважаемый Керзон был страшно разгневан, все время повторял, имея в виду весьма известного русского поэта Пушкина: «И этот человек выдавал себя за еврея!» Кроме того, глубокоуважаемый дух Керзон разыскал в загробном мире дух некоего дворянина, поэта графа Хвостова, с которым дух Пушкин и в загробном мире сохраняет неприязненные отношения, преследуя его загробными эпитафиями непередаваемого на японском языке содержания. Дух Керзон и дух Хвостов очень легко нашли взаимопонимание. Кроме того, глубокоуважаемый дух Керзон весьма дружен теперь и с духом Федором Романовым, это, как вы помните, отец нынешнего русского императора.