Так что критика была напрасной. Двойственность и противоречивость советской политики в этот переходный период оказались самой действенной тактикой для поддержания и продвижения процесса трансформации в ЮАР. Перемены в глобальной политике СССР и сдвиги в его отношении к ситуации на Юге Африки, явная заинтересованность советской стороны в мирном урегулировании и установлении отношений с ЮАР, личное знакомство представителей белой южноафриканской элиты с теми, кто занимался Южной Африкой в СССР, – все это убедило африканеров в том, что тотальное наступление – миф и что СССР не так страшен, как им казалось, или, во всяком случае, перестал быть страшным с началом перестройки. А значит, и опасаться не только его, но и АНК не нужно: если СССР перестанет поддерживать АНК, то тот скоро утратит влияние в стране и не сможет, даже если захочет, навязать южноафриканскому обществу социализм.

Для АНК перемены в политике СССР были не слишком приятным сюрпризом. Но продолжение военных поставок и обучения военных кадров, встречи на высшем уровне, на которых руководство АНК заверяли в неизменности официальной позиции СССР, отношение к переменам сотрудников ЦК КПСС, призывавших своих коллег из АНК проводить четкую грань между дискуссией в советской перестроечной прессе и реальной политикой, – все это успокаивало и лидеров Конгресса. Но до определенной степени. Постепенно им становилось все яснее, что поддержка СССР может закончиться и что лучший момент для урегулирования может не наступить.

Сдвиги в мировидении политической элиты ЮАР тоже начались значительно раньше, чем это было принято считать в СССР, других социалистических странах и в среде противников апартхейда. Как и в нашей стране, они были сначала подспудными, скрытыми, но они происходили, и по многим направлениям. Как и в СССР, эти сдвиги были связаны с осознанием частью элиты того факта, что существующая система нежизнеспособна. Однако в основе перемен в СССР и ЮАР лежали совершенно разные факторы. В СССР это были и плачевное состояние экономики, и растущее понимание политической элитой того факта, что существующая система губит страну. В ЮАР в большой мере – размах движения против апартхейда, санкции и другие формы внешнего влияния. Частью процесса перемен в ЮАР стало и изменение отношения к СССР.

Некоторые африканеры считают, что перемены в сознании африканерской элиты ЮАР начались задолго до восстания 1976 г. в Соуэто, с поколения «сестихерс» – южноафриканских шестидесятников. Понятие это относилось, как и у нас, к литературе – к таким писателям и поэтам, как Андре Бринк и Брейтен Брейтенбах, и на все поколение, в отличие от нашей страны, оно не перешло. Но молодые люди этого поколения, как и шестидесятники советские, говорили, выглядели, вели себя и писали не так, как требовали того нормы общества и морали, созданные старшими поколениями. Как и шестидесятники советские, они отнюдь не бросили решительного политического вызова системе, и лишь единицы много позже, в конце 1970-х – начале 1980-х годов, ушли в оппозиционную политику. Но, как и те, кого у нас называли «стилягами», они, по словам поэта, «жили поперек»: прически под битлов, рок-н-рол, яркие галстуки, короткие юбки, женские брюки и свобода нравов. Эти веяния были больше распространены в среде англоязычной молодежи, и к политике не имели отношения, но в строгие рамки кальвинистской морали тоже не укладывались. У нас все это считалось влиянием буржуазным, да и в Южную Африку пришло с Запада. Но блюстители кальвинистских догм винили в новых веяниях растленное влияние коммунистов.

Л. Шлеммер – известный южноафриканский социолог – рассказывал нам, как в Натальском университете один из таких ортодоксов ходил по кампусу, высматривая, у кого из студентов галстуки красных оттенков. Он считал, что по ним сможет выявить коммунистов [1067] .

В конце 1960-х годов среди африканерской политической элиты появились так называемые ферлихтерс – «просвещенные». Они не выступали против апартхейда, но задавали неудобные вопросы. Из их среды вышли будущие реформаторы, такие как Ф. В. де Клерк. Во второй половине 70-х годов перемены в африканерской среде стали нарастать. По мнению нашего коллеги по Институту стран Азии и Африки Лукаса Фентера, произошло это не столько из-за подъема Движения черного самосознания и событий в Соуэто, сколько из-за появления в ЮАР в 1975 г. телевидения. Брудербонд и отцы апартхейда долго препятствовали его введению, но, когда оно наконец появилось, по нему, в отличие от СССР, стали показывать и западные программы. Это увеличило контакт с западной массовой культурой. В американских сериалах африканеры впервые увидели африканцев не в качестве прислуги и террористов, но в облике обычных людей [1068] .

Свидетельством политических сдвигов стал рост популярности либеральной Прогрессивной партии, которая в 1974 г. смогла увеличить свое представительство в парламенте с одного до семи человек. Особенно значимым для африканеров было избрание Фредерика фан Зейл Слабберта, молодого, талантливого и харизматичного политика. Он обладал всеми качествами, чтобы сделать блестящую карьеру в Национальной партии, но… стал оппозиционером.

После 1976 г. число тех, кто видел, что апартхейд не работает, значительно возросло. Подавление восстания, репрессии и преследования стали только частью реакции правительства на новую политическую ситуацию. Именно тогда не только молодому поколению африканерской элиты, но и наиболее дальновидным представителям самого истэблишмента, стало ясно, что без перемен новый взрыв неизбежен и что апартхейд в том виде, в каком он существовал до того, не отвечает больше интересам африканерской нации. Такие настроения появились даже в самой сердцевине апартхейда: среди верхушки руководства Национальной разведывательной службы и Брудербонда.

Бывший высокопоставленный сотрудник Национальной разведывательной службы говорил нам, что некоторым его коллегам бесперспективность апартхейда стала ясна сразу после Соуэто. «Тот факт, что система не работает, стал ясен после 1976 г., – говорил он. – Главная опасность для режима заключалась не в тотальном наступлении – южноафриканская армия могла воевать еще хоть сто лет. Ни советское военное оборудование, ни прошедшие военную подготовку кадры АНК не могли ей противостоять. Главная опасность была внутри. Она заключалась в том, что чувствовало большинство населения» [1069] .

По словам Питера де Ланге, главы Брудербонда с 1983 г., уже в 1984 г. эта организация приняла решение о необходимости размонтирования апартхейда и признания возможности в какой-то форме власти черного большинства, но с гарантиями прав меньшинств [1070] .

Уже в 1970-е годы в ЮАР начались реформы, направленные на превращение бантустанов в независимые хоумленды. Первому из них, Транскею, полная независимость была предоставлена в 1976 г. С конца 70-х годов – и особенно в 80-е – реформы начали проводиться более активно. Была принята новая конституция, предусматривавшая трехпалатный парламент с представительством индийского и цветного населения. Но все это были безнадежные попытки как-то изменить тот факт, что белые составляли меньшинство населения страны и что черное большинство больше не желало мириться со своим угнетенным положением.