— Из-за тебя.

Талли неуверенно поднялась на ноги, не желая больше обсуждать принятое решение.

Кейт поднялась и встала рядом, чтобы помочь Талли удержаться на ногах.

— Что бы я делала без тебя, Кейти? — пробормотала Талли, опираясь на плечо подруги.

— Этого мы никогда не узнаем. А теперь пошли, я помогу тебе добраться до комнаты. Тебе надо лечь.

Кейт повела подругу по коридору в комнату для гостей.

Там Талли рухнула на кровать, глядя на Кейт затуманившимся взглядом. Теперь, когда комната кружилась вокруг нее, она вдруг поняла, какой глупой была идея стать героиней документального фильма и как тем самым она подставляет себя. От Облачка ведь можно ожидать чего угодно. Вот если бы у нее была такая жизнь, как у Кейт, тогда Талли не пришлось бы идти на такой риск.

— Тебе так повезло, — пробормотала она. — Джонни…

Она хотела продолжить: «…и дети любят тебя», но слова спутались у нее в голове, и прежде чем Талли успела что-то сказать, она вдруг разрыдалась. А успокоившись, быстро уснула.

На следующее утро Талли проснулась с такой головной болью, что едва смогла открыть глаза. Ей потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы причесаться и накраситься. И крики Джонни, чтобы она поторапливалась, не помогали. Но наконец она была готова к выходу.

Джонни заключил Кейт в объятия и поцеловал.

— Это займет не больше двух дней, — произнес он таким тихим голосом, что Талли поняла: слова не предназначены для ее ушей. — Мы вернемся прежде, чем ты успеешь без нас соскучиться.

— Мне будет казаться, что тебя не было в два раза больше, — ответила Кейт. — Я уже скучаю по тебе.

— Ну же, мама! — резко прервала их Мара. — Нам пора ехать, правда, тетя Талли?

— Поцелуй мамочку на прощание, — велел дочери Джонни.

Мара послушно подошла к Кейт и поцеловала ее. Кейт прижимала к себе девочку, пока та не начала вырываться из объятий.

Талли почувствовала укол ревности, видя, как близки они все друг с другом. Райаны были очень красивой семьей.

Джонни посадил Мару в машину, а сам стал укладывать в багажник их вещи.

— Ты ведь будешь дома, правда? — спросила подругу Талли. — На случай, если мне понадобится позвонить?

— Я всегда дома, ты же знаешь, Талли. Я — то, что называют «домашней мамой».

— Забавно! — Талли посмотрела на свои вещи. Сверху лежали записи, сделанные во время недавнего телефонного разговора со своим юристом. Там были последние известные им адреса Облачка. — Ну, а я, стало быть, самый недомашний человек на свете.

Взяв сумку, Талли направилась к машине.

Когда они выезжали со двора, Талли обернулась.

Кейт стояла на пороге дома с мальчишками, все трое махали им на прощание.

Первую остановку, всего через пару часов езды, они сделали на стоянке домов на колесах в Фолл-Сити — последний известный адрес Облачка. Но тут они узнали, что ее мать куда-то переехала с неделю назад, а нового адреса для пересылки корреспонденции пока не сообщила. Мужчина, с которым они говорили, полагал, что Облачко перебралась в кемпинг в Иссакуа.

Следующие шесть часов они переезжали с одного места на другое, следуя советам, которые давали им разные люди. Талли, Джонни и оператор, который не зря назывался Толстым Бобом, в каждом месте снимали разговоры Талли с обитателями кемпингов и различных коммун. Несколько человек были знакомы с Облачком, но никто точно не знал, где ее искать. Из Иссакуа они направились в Клее-Элем, оттуда — в Элленсбург. Мара не отходила от Талли, смотрела ей в рот, жадно ловя каждое слово.

Они как раз заканчивали довольно поздний ужин, когда позвонил Фред и сообщил, что последний отправленный матери Талли чек был обналичен в банке на острове Вашон.

— Мы могли бы быть там через час, — пробормотал Джонни.

— Думаешь, мы ее найдем? — спросила Талли, помешивая в чашке кофе. Впервые за целый день они остались вдвоем. Толстый Боб был в фургоне, а Мара отлучилась в туалет.

Джонни внимательно посмотрел на нее:

— Я думаю, что мы не можем заставить людей любить нас.

— Даже родителей?

— Особенно родителей.

Талли снова ощутила прежнюю связь Джонни, вспомнила, что у них обоих было одинокое детство.

— Как это, Джонни, когда тебя любят?

— Это ведь не тот вопрос, который ты хотела задать. Тебе интересно, как это — любить самой. — Джонни одарил ее своей прежней мальчишеской улыбкой. — Кого-то кроме себя, конечно.

Талли откинулась на спинку стула.

— Мне нужны новые друзья.

— Я не отступлю, ты же знаешь. И надеюсь, что все сложится для тебя хорошо. Ты уже втянула меня в эту историю, мы все будем снимать на камеру. Так что, если хочешь отступить, сейчас самое время.

— Ты сможешь меня защитить.

— Именно в этом я и пытаюсь тебя разубедить, Талли. Я не стану тебя защищать, я сделаю этот репортаж. Как ты когда-то в Германии.

Талли поняла, о чем говорит Джонни. Дружба кончается там, где начинается мир новостей. Это аксиома журналистики.

— Хотя бы постарайся снимать меня слева. С этого ракурса я выгляжу лучше всего.

Джонни, улыбнувшись, расплатился по счету.

— Пойдем найдем Мару. Если поторопимся, успеем на последний паром.

Но последний паром они пропустили. И им пришлось заночевать в трех номерах обшарпанной гостиницы около пристани.

На следующее утро Талли проснулась с головной болью, которую не помогло снять никакое количество аспирина. Все же она тщательно оделась, накрасилась и съела завтрак в жуткой закусочной с плохо вымытой посудой, которую по необъяснимой причине порекомендовал ей Толстый Боб. К девяти утра они уже были на пароме на пути на остров Вашон, в коммуну, занимавшуюся выращиванием ягод.

Каждую милю их пути, каждую беседу Талли фиксировала камера. Разговаривая с операционистами в банке, где был обналичен ее последний чек, показывая им старую, потертую фотографию матери, единственную, которая у нее была, Талли неизменно улыбалась.

Было почти десять, когда они остановились у вывески «Саншайн Фармз». И тут самообладание изменило Талли.

Коммуна была похожа на все остальные, которые ей приходилось видеть: большие площади засаженных фермерских угодий, потрепанные люди, одетые в современные варианты рубищ и власяниц, ряды туалетных кабинок. Единственное, что отличало эту коммуну от других, — это жилье. Здесь люди жили в куполообразных палатках, которые называли юртами. Вдоль реки стояло около тридцати таких юрт.

Джонни припарковал фургон на стоянке и вышел наружу. Толстый Боб тоже вышел, сначала резко распахнув дверь, потом с шумом ее захлопнув.