Чичи припарковалась у бордюра перед школой Святого Иосифа. Не выходя из автомобиля, она помахала рукой стоявшей у крыльца монахине сестре Елизавете. Дети выскочили с заднего сиденья, сжимая в руках судки с обедом.

– Нам обязательно придется пойти на папину свадьбу? – спросила Рози.

– Сомневаюсь, что они устроят свадьбу, – сказала Чичи. – Они намерены сбежать под венец.

– Почему папа хочет сбежать? – удивился Леоне.

– Сбежать под венец – это просто такое выражение, – пояснила Санни. – Хлопаешь своими огромными ушами, а сам ничего не понимаешь.

– Тэмми Твайфорд – дурацкое имя, – заявила Санни. – Так могут звать пластмассовую куклу на распродаже в «Бене Франклине»[94].

Примерно это она и есть, подумала Чичи. Но она твердо решила никогда не говорить ничего дурного об отце своих детей и о его новой женщине.

– Санни, не смей плохо говорить о своем отце или о его новой жене. Никогда!

– Извини, – пробурчала Санни. – Но имя все равно идиотское.

– Не испытывай моего терпения, Санни.

Чичи вышла из машины поцеловать детей на прощанье.

– Папа нас любит, – заверила она их. – Все будет отлично. А теперь бегите. Желаю вам хорошо провести время!

Чичи снова помахала рукой монахине. У нее мелькнула мысль, не следует ли ей взбежать по ступенькам и объяснить сестре Елизавете, что происходит у них дома. Но ведь салезианки наверняка тоже читают «Стар-Леджер». К чести Тони, надо было признать, что он подождал почти год, прежде чем позвонить бывшей жене и сообщить, что решил жениться снова – на той самой женщине, которая разрушила их брак.

На 1958 год у Чичи были другие планы. Она надеялась свозить детей в Детройт повидаться с бабушкой, а вместо этого им придется знакомиться с новоиспеченной мачехой, когда та заедет к ним с гастролей.

По крайней мере, Тони дал истории с Тэмми отстояться, как дешевому вину, и у Чичи было время подготовить детей – грех жаловаться. Чичи выехала со школьной стоянки, пообещав себе, что позже зайдет к сестре Елизавете и все объяснит. Пока что она сама едва была способна переварить этот поворот событий. А как объяснишь такое монахине?

Чичи стояла на тротуаре перед церковью Святого Иосифа с фотоаппаратом «Кодак-Брауни».

– Ну-ка, встаньте потеснее! – скомандовала она, посмотрела в видоискатель и нажала спуск.

Ветерок развевал фату ее племянницы Кьяры, первое причастие которой они праздновали. Девочка была одета в вышитое белым по белому батистовое платье с рукавами-фонариками, подпоясанное широкой белой атласной лентой.

– Сними еще раз, – попросила Люсиль. – Фату Кьяры ветром разметало.

– Сейчас поправлю, – сказала Изотта, занимаясь фатой.

Чичи сделала еще один снимок, и семейная группа разбрелась кто куда.

Рози и Санни подбежали к матери.

– Можно мы поедем на праздник вместе с тетей Люсиль?

– Если возьмете с собой брата – да.

– Ма, он как прикованное к ноге пушечное ядро, – мрачно пробормотала Санни.

– Нет, он ваш брат, – поправила Чичи. – И он берет с вас пример.

– Он приставучий.

– Девочки, вы всегда ходите парой. Представьте себе, каково ему.

– Тебе надо было родить еще одного мальчика, чтобы он не скучал, – бросила Санни и запрыгнула в машину Люсиль.

Чичи проследила взглядом за сыном, бегавшим вверх-вниз по церковному крыльцу вместе с кузинами.

– С ним все в порядке, Ма, – сказала Рози. – Я прослежу, чтобы он поехал с нами.

– Спасибо, моя хорошая.

Чичи направилась к своему автомобилю, вынимая из волос заколку-невидимку, на которой держалась кружевная мантилья. Она бережно сложила мантилью и хотела было спрятать ее в сумочку, но тут ее остановили:

– Здравствуй, Кьяра.

Чичи подняла глаза. У машины стоял Джим Ламарка.

– Джим! Как у тебя дела?

Он выглядел элегантно в своем темно-синем костюме с белым шелковым галстуком.

– Да так, потихоньку, – ответил он.

– Ужасно жаль было услышать печальные вести о твоей жене, – сказала Чичи. – Мама мне рассказала, и я думала тебе написать, но…

– У тебя своих горестей было достаточно, – договорил за нее Джим, хотя Чичи хотела сказать вовсе не это.

– Твое положение куда хуже, Джим. Твоя жена болела, и ты сам о ней заботился.

– Заботиться о ней было честью для меня. Она была мне хорошей женой.

– Все так и говорят. Прими мои искренние соболезнования.

– А ты-то как справляешься? – спросил он.

– Как видишь, я вернулась на побережье.

– Слыхал об этом. Я говорил с твоей сестрой Барбарой на пикнике «Рыцарей Колумба»[95].

– Тогда ты наверняка осведомлен до мельчайших подробностей. С детьми все хорошо. Тони гастролирует. По возможности заезжает к нам увидеться с детьми. Собственно, моя повседневная жизнь не особо изменилась, хотя я и развелась, а ведь я и помыслить не могла, что это когда-нибудь случится. Но так уж вышло.

– Знаешь, когда я вернулся с войны, мне казалось, что худшее в жизни я уже повидал, – сказал Джим. – Думал, уж дальше-то жизнь потечет гладко.

– Представляешь, я тоже так думала.

– Так что же случилось?

– Просто от нас ничего не зависит, Джим. Абсолютно ничего.

– Но это ведь совсем не обязательно должно быть так. – Джим сдвинул шляпу на затылок. – Старая дружба имеет значение. Важно наладить старые связи. Я думал о тебе, Кьяра.

Чичи подняла на него взгляд, заслоняя ладонью глаза от солнца. Барбара, Люсиль и все прочие ее знакомые женщины всегда считали Джима Ламарку самым красивым мужчиной в Джерси. Прошло двадцать лет, а это по-прежнему оставалось правдой.

– Надеюсь, ты обо мне думал что-то хорошее, – сказала она.

– Лучше некуда. Мне бы хотелось однажды сводить тебя на ужин.

Чичи прикрыла глаза на пару секунд, надеясь, что когда она их откроет, на дворе снова будет 1938 год, до ее встречи с Саверио, до войны, до того, как она стала мудрой и опытной.

– Джим, благодарю тебя за такое приятное приглашение, но я не готова. Надеюсь, ты понимаешь.

Джим кивнул.

– Да, конечно. Но ты оставишь мне надежду? – улыбнулся он.