«Это была космическая станция, тайные джунгли, которые предстояло открыть исследователям», – гласит текст Тэдзуки; фоном идут мелодичные звуки клавесина и щебет птиц и сверчков. Это была «бесконечность, где воображение не знает границ». Небо – лазурного цвета мечты; мальчики – цвета сепии. Изображения плыли по экрану, а Си-Джей переводил:

«В детстве я подвергался травле и оказался в буре войны. Я не могу утверждать, будто всё было замечательно, я не хочу жить прошлым. Но теперь, оглядываясь назад, я благодарю судьбу за то, что был окружен природой. Мои впечатления от вольных скитаний по горам и лугам, среди рек, от коллекционирования насекомых, которое меня так занимало, – это незабываемые воспоминания, это чувство ностальгии, которое стало неотъемлемой частью моего тела и моей души».

Тэдзука не желает жить прошлым, но и не отказывается от этой тоски, от светлой, доставляющей удовольствие печали, которая подпитывается невозможностью уничтожить расстояние между «тогдашним я» и «сегодняшним я». Это вакуум, который легко воспроизвести, – так же легко, как лазурное небо и двух мальчиков цвета сепии. Это вакуум, который легко заполнить – если не жуками кувагата, выписанными по почте, то однодневной вылазкой для отлова муси.

Мы с Си-Джеем загораживаем глаза от солнца, когда выходим из музея насекомых в парке Миноо – том же самом парке, где конту-сонен Тэдзука впервые отправился ловить насекомых со своими друзьями цвета сепии. Здесь, со всех сторон, под самым синим на свете небом, находятся живые семьи – они здесь и сейчас, отцы и сыновья (а иногда – матери и девочки, хотя они редко фигурируют в воспоминаниях или ностальгической тоске конту-соненов). Вот они на ярком солнцепеке, конту-сонены в полной амуниции, рассредоточились вдоль мелкой речки, ищут насекомых: водомерок, гребляков, а заодно крабов, серьезные, но довольные, балансируют на камнях, мочат ступни в прохладной воде, плещутся, опустошают сачки, показывают взрослым то, что нашли (а нашли они немного, лето только начинается).

Дети собирают образцы для своих летних школьных проектов, а отцы готовы прийти им на помощь; отцы тоже в шортах и панамках, тоже с сачками и ведерками за две тысячи йен (двадцать долларов США). В цену включен сеанс в лаборатории, где всё, что они нашли, они могут наколоть на булавку, идентифицировать по полноцветному дзукану и превратить в образец. Это солнечный день для кадзоку сервис (обслуживания семей). День для осуществления того, что обещают стихи Куватана, день, когда мальчики изловят в свои сачки воспоминания, остающиеся на всю жизнь, а мужчины снова научатся, каково быть отцами, когда заново почувствуют, каково быть сыновьями.

Кстати, об отцах и сыновьях: вот еще один маленький любитель насекомых. Он стоит, держа надувного жука-носорога, которого отец только что купил ему на летнем празднике. Они возвращаются домой, стоят поздно вечером у станции метро «Минова» на северо-востоке Токио: мальчик и его отец в свете фонарей, они остановились поболтать с незнакомцем и сфотографироваться.

Никакой мистики – просто на длинной выдержке фотоаппарат дрожит. Но кажется, будто мальчик присутствует едва-едва. Этот маленький мальчик с гигантским кабутомуси. Он тает в свете фонарей, уже недостижимый, уже объект желания, тоски и сожалений.

Мы с Си-Джеем приехали в Японию, чтобы узнать побольше о двадцатилетней моде на разведение, выращивание и содержание жуков-оленей и жуков-носорогов. Мы готовились к поездке, как обычно: тратили слишком много времени на гугление японских сайтов про насекомых (таких сайтов много), а также разговаривали с друзьями и читали рекомендованные ими книги и статьи. Когда мы встретились в Токио, нам уже было известно, что эти большие блестящие жуки, столь похожие на громоздких японских игрушечных роботов, которые захлестнули США в середине восьмидесятых, вызывают не только колоссальный интерес, но и огромную тревогу в других кругах – среди экологов и защитников окружающей среды, а также в сообществе почтенных японских коллекционеров насекомых.

Но мы не осозновали, до какой степени этот бум жуков – часть гораздо более масштабного феномена. Эти конту-сонены были симптомом целого явления. На протяжении трех недель, пока мы ездили по Токио и по региону Кансай в окрестностях Осаки, мы оба изумленно взирали на изобилие и многообразие жизни любителей насекомых. Си-Джей, вернувшийся в Токио после четырех лет жизни в Калифорнии (мой друг по исследованиям, переводчик и готовый на любые авантюры спутник в путешествиях), сознался: хотя он, наверно, прожил почти всю жизнь в окружении этого мира насекомых, по-настоящему он его никогда не видел.

Насекомые были на каждом шагу! То была «культура насекомых», которой я даже не воображал. Насекомые внедрились в широчайший сегмент повседневности. Мы с Си-Джеем разглядывали «суперглянцевые» журналы для любителей с гламурными разворотами о жуках, пародийными колонками советов и колоритными репортажами об экспедициях в экзотические места.

Мы изучали выставки карманного формата и читали ксерокопированные бюллетени пригородных клубов любителей насекомых. Посетили магазинчики для отаку (представителей технологической субкультуры гиков) в «Электрическом городе Акихабара» в Токио и обнаружили, что там продаются, рядом с фигурками-фетишами мейдо (горничных; от английского maid) и Лолит, дорогие пластиковые жуки. В вагонах метро мы проныривали под низко висящей рекламой MushiKing — феноменально популярной видеоигры с коллекционными карточками, которую выпустила компания SEGA, а в универмагах в центре города наблюдали, как за консолями дети с целеустремленной серьезностью бьются в MushiKing между собой. В минимаркетах мы покупали прохладительные напитки, чтобы заполучить прилагающиеся к ним бесплатные коллекционные фигурки из серии «Фабр». Ознакомились с некоторыми из десятков инсектариумов в разных уголках страны и дивились великолепию «домов бабочек» из стекла и стали (это памятники экономическому буму девяностых, который сдулся, как пузырь, но заодно – подтверждение того, что увлечение насекомыми популярно). Сидя в прокуренных кофейнях и в скоростных поездах с кондиционерами, мы читали сериалы о насекомых в антологиях манги, выходящих массовым тиражом два раза в месяц («Энтомологический уголовный инспектор Фабр», «Профессор Осамуси»), – наследии не только зацикленности Тэдзуки на насекомых, но и творчества другого пионера манги – Лэйдзи Мацумото, который прославился гипердетальными рисунками техники будущего (мегаполисов, звездолетов, роботов – насекомых, воплощенных в металле). Мы посмотрели на YouTube детский мультик «Кувагата Цумами» о суперпрелестной девочке, плоде межвидового скрещивания: папа у нее кувагата, а мама – человек (как это оказалось возможно, лучше не уточнять!).

Мы побывали в старейшем в Японии энтомологическом магазине Shiga Konchu Fukyū-sha в Сибуе, Токио, торгующем профессиональным оборудованием, которое тут же и конструируется (складными сачками, деревянными ящиками ручной работы для образцов); по качеству оно не уступает оборудованию из любой страны мира. Мы читали об имеющих официальный статус городах светляков – хотару (но не смогли в них побывать): их жители стремятся воспользоваться харизматичностью биолюминесценции, развивать туризм и привлечь ассигнования на сохранение окружающей среды, поскольку приречные ареалы хиреют и популяции светляков сокращаются. (А если мы забывали об обаянии светляков, каждый вечер нам напоминали о нем звуки Hotaru no hikari – «Свет светляков», песни, которую включают в час закрытия в магазинах и музеях, песни о нищем китайском ученом IV века, который читал при свете мешка со светляками, песни, которую, похоже, знает каждый японец, положенной на мелодию («Дружба прежних дней»), которую знает любой британец.)