— Соберите совет князей племен, — посоветовал Цезарь, — и попытайтесь договориться с секванами. Затем можете приходить ко мне, и мы вместе обсудим, как быть дальше.

Думнориг поблагодарил Цезаря и, гордо подняв голову, вышел из палатки. Не нужно было идти к колдунам или обращаться за советом к друидам, чтобы понять: брата Дивитиака нельзя принудить действовать в своих интересах ни силой, ни уговорами. Только перспектива стать царем могла заставить его относиться к Цезарю как к союзнику, который поможет ему достичь заветной цели.

Проконсул взглянул на меня.

— А это Галлия, друид?

— Галлия слишком многолика, — ответил я. — У нее столько же лиц, сколько и у Рима.

Цезарь ухмыльнулся и предложил мне выпить вина. Я опустился на стул, стоявший рядом с ним. Люсия, сидевшая у входа в палатку, вытянула передние лапы и громко зевнула. Затем, взглянув на меня, она не торопясь подошла и уселась рядом.

— Ты напоминаешь мне моего грамматикуса, друид, — сказал Цезарь задумчиво.

— Твоего кого? — удивился я.

— Моего грамматикуса. Так я называл своего учителя, Антония Грипо. Он приходил ко мне домой и давал мне уроки. Он был галлом. В свое время его привезли в Рим как заложника. Но Антоний Грипо настолько привык жить среди цивилизованных людей, что решил остаться в Риме даже по истечении того срока, который он должен был провести там в качестве заложника. К сожалению, он довольно мало рассказывал мне о Галлии. Я хочу узнать твое мнение, друид. На твой взгляд, какое самое главное различие между Римом и Галлией?

— Лошади, — ответил я коротко и усмехнулся.

— Лошади? — удивился Цезарь. — Ты имеешь в виду, что лошади в Галлии больше и сильнее, чем животные, которых разводят в Риме?

Я молча с задумчивым видом пил вино. Проконсул решил угостить меня превосходным напитком кроваво-красного цвета, произведенным в Массилии.

Цезарь продолжал настаивать:

— Что ты хочешь этим сказать, друид? Может быть, вы лучше умеете обращаться с лошадьми? Или наши всадники никогда не сравнятся с галлами в умении ездить верхом?

— Нет, Цезарь, я вовсе не об этом. У галльских лошадей четыре ноги, как и у лошадей, живущих в Риме. Но у наших лошадей не одна голова, а четыре. При этом их мнения отличаются друг от друга, а каждая нога подчиняется только той голове, с которой она связана.

Проконсул задумчиво взглянул на меня, затем поднес к губам свой кубок и не торопясь осушил его равномерными небольшими глотками. В тот момент я был в самом деле горд собой: я сидел в палатке Цезаря, он угощал меня вином, а я разговаривал с ним как с равным. Глядя на то, как унижались ради собственной выгоды Дивитиак и Лиск, я понял: у меня внутри что-то сломалось. Думаю, в тот момент я перестал гордиться тем, что я кельт. Ведь именно с этого дня, знакомясь с кем-либо, я перестал упоминать, к какому народу я принадлежу. Но я все еще гордился своим славным племенем. Я оставался гордым рауриком. Однако с еще большим удовольствием я называл себя друидом Цезаря!

Разведчики сообщили, что гельветы разбили лагерь у подножия горы и собираются отдохнуть после утомительного перехода. Цезарь тут же отдал своим самым быстрым и опытным всадникам приказ тщательно осмотреть местность и выяснить, насколько круты ее склоны. Разведчики вернулись с хорошей новостью — на гору можно легко подняться с любой стороны, поэтому во время третьей ночной стражи проконсул отдал приказ своему легату Титу Лабиэну отправиться с двумя легионами к горе и занять выгодные позиции на ее гребне.

Во время четвертой ночной вахты Цезарь лично отправился по следам гельветов. Авангард состоял исключительно из кавалерии. Вперед выслали Публия Консидия с разведчиками. Я вместе с Вандой остался в лагере и приступил к работе в секретариате проконсула — мне нужно было подготовить копии документов и писем, доставленных гонцами из Рима. Тем временем Лабиэн и два легиона под его командованием заняли позиции на гребне горы. Цезарь находился всего лишь в полутора милях оттуда, когда Публий Консидий принес ложное известие, сообщив, будто на вершине горы расположились воины гельветов. Он доложил, что отчетливо видел блеск оружия и кольчуг. Цезарь немедленно отреагировал на донесение своих разведчиков — он приказал отступить к ближайшему холму и занять на нем позиции, после чего центурионы должны были выстроить своих солдат в боевом порядке. Поскольку в соответствии с распоряжением проконсула Лабиэн мог нападать на гельветов только тогда, когда Цезарь окажется со своими солдатами в непосредственной близости от лагеря, легат, находясь с двумя легионами на гребне горы, терпеливо ждал прибытия подкрепления. В то же время Цезарь, заняв позиции на холме, готовился отражать атаку гельветов. Когда разведчики наконец поняли, что произошло недоразумение, было уже слишком поздно — гельветы продолжили свой путь.

Вечером того же дня Публий Консидий был понижен в звании перед всем легионом, после чего, к величайшему позору офицера, Цезарь запретил ему и его непосредственным подчиненным ночевать в укрепленном лагере в течение трех недель. Когда следующим утром мы отправились дальше, легионеры обнаружили трупы всадников из отряда Публия Консидия. Все они были обезглавлены, а на их телах не осталось никакой одежды. Головы разведчики нашли немного позже — их насадили на заостренные колья, вбитые в землю у опушки леса.

Мы догнали гельветов и продолжали преследовать их. У них не было ни малейшего шанса оторваться от войск Цезаря, так как огромная колонна перемещалась слишком медленно. Однако я понимал, что победу одержит тот, кто сможет обеспечить своих воинов продовольствием. Оказалось, что именно с едой для солдат у Цезаря возникли серьезные проблемы. Через два дня он должен был выдать легионерам их паек на следующие два месяца: по две модии на человека.

Цезарь созвал военный совет и потребовал от офицеров подробно доложить ему о состоянии дел. Все пребывали в отвратительном настроении, опасаясь самого худшего — голода. Почти все обвиняли в сложившейся ситуации эдуев, на которых, дескать, ни в чем нельзя положиться. С одной стороны, римлянам казалось, что завоевать Галлию не так уж и трудно, но с другой стороны, у всех складывалось впечатление, будто боги забыли о Цезаре, а все обстоятельства повернулись против него.

Когда офицеры разошлись, в палатке остались только Цезарь, Авл Гирт и я. По выражению лица проконсула можно было сделать вывод, что он недоволен новостями из Рима. Дочитав последний документ, он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком по столу.

— Вот уже несколько недель этот жирный дикий кабан неторопливо трусит прямо передо мной, словно издеваясь, а я никак не могу поймать его! В чем же дело? Может быть, ты, друид, дашь мне ответ на этот вопрос?

— Ты имеешь в виду ложное донесение Публия Консидия о том, что гельветы заняли позиции на гребне горы? Но его всего лишь обманули глаза, — сказал я.

— Конечно, его обманули глаза! Глаза обманывают всех, кто пьет слишком много вина. Об этом мне не раз говорили мои офицеры. Он перепутал снаряжение легионеров с…