Полынец, которому с седла было хорошо видно кипение битвы, первым понял, какая стряслась беда. Он видел, как было смято крыло, как варяги прорвались древлянам в тыл и вот-вот могли ударить в спины срединной части строя. Лишь на миг смутившись от этого жуткого зрелища, он тут же опомнился и понял, что нужно делать.

– Все ко мне! – закричал он и пустил кобылу вскачь вдоль строя. – Воротись! Все ко мне!

Еще можно было повернуть задние ряды войска и успеть заткнуть прореху, отразить натиск, грозящий разорвать и смять древлянский строй.

Свен возглавлял прорыв, с упоением круша врагов. Друг Воронов так и порхал в его руке; он вдруг стал легким, как перышко, сам находил наилучшее место для удара. Его держат все десять рук, мелькнуло у Свена в мыслях, ему помогают силы всех десятерых пленников меча. Будь у него три руки и держи он в них три меча одновременно, и то не успел бы сделать больше. Телохранители в полном защитном снаряжении, с большими круглыми щитами, прикрывали его с боков, и он шел по трупам, прорубая перед собой просеку во вражеском строю. Так проходит по лесу могучий вихрь, вырывая и валя все деревья на пути и оставляя позади себя лишь бурелом.

Но вот древлянский строй поредел и кончился, Свен вырвался на простор. Развернулся. Ему не требовалось оглядываться, чтобы узнать, кто с ним: он спиной чувствовал идущих за ним гридей. Левее кипела жестокая рубка, в середине древлянский строй прогибался, но еще стоял, и именно туда Свен повел своих людей. Это был прямой путь к победе – ошеломить «чащоб» ударом с тыла, порубить и затоптать в окровавленный снег.

Почти сразу ему снова бросился в глаза единственный всадник среди древлян – в блестящем хазарском шлеме, с волчьей шкурой на плечах, тот скакал вдоль своего строя и что-то кричал. За ним гнался, не поспевая, отрок с боевым чуром на шесте. Свен знал, что никого из князей деревских он на поле не увидит, но это был глава войска – воевода Полынец. Брат Путивита, которому он сам пробил голову старинным бронзовым клевцом, отдавая его в жертву богу грозы. И сама ярость Перуна вскипела в его жилах при виде вражеского вождя; кровь одного брата, пролитая на жертвенном камне, должна была открыть дорогу крови и другого. Свен зарычал, как волк, потом опомнился и оглянулся:

– Лучники! Снимите с седла вон того хрена!

Тут же щелкнула тетива, потом другая. Каурая кобыла, на которой скакал Полынец, встала на дыбы и завалилась на бок: в шее у нее торчали две стрелы.

– За мной! – взмахнув Другом Воронов, Свен первым побежал к упавшему.

Древлянские отроки тем временем вытащили Полынца из-под трупа лошади и поставили на ноги. При падении Полынец не пострадал и сейчас грозно размахивал секирой. Отроки и кое-кто из древлянских старейшин, откликнувшихся на призыв, собрались в кучу вокруг него и пятились к своему строю, чтобы не быть застигнутыми на открытом пространстве. Задние ряды строя, тоже оценив опасность, разворачивались.

Но времени перестроиться как следует им не хватало. И эти попытки уже не имели значения.

Свеновы гриди с разбегу навалились на деревских отроков. Свен отбил щитом мощный, но неловкий удар топора, отвел клинком нацеленное в бедро копейное жало, шагнул вперед, рубанул копейщика по руке. Отрубленная по локоть, будто соломенная, рука упала на снег.

В ушах раздался ликующий вопль, прилетевший не снаружи, а изнутри головы: брызги крови услаждали духов меча.

Вскинув глаза, Свен встретился с бешеным взглядом Полынца. Тот замахнулся секирой – он тоже знал Свена в лицо и знал, что эта встреча решает исход всей битвы. Но ударить не успел: Друг Воронов опередил его. Не дав Свену времени сообразить, что делать, он сам рванулся вперед. Чуть не вывернув Свену кисть, Друг Воронов нанес удар снизу вверх, легко, самым краем лезвия, чиркнул по шее Полынца под бородой. Выпучив глаза, тот с запрокинутой головой завалился навзничь.

Восторженный вопль десятка хриплых мужских голосов ударил по ушам изнутри, заставив Свен зажмурить на миг. Духи меча получили самую дорогую добычу – вражеского вождя. Будто отвечая на этот крик, из разреза на горле Полынца, похожем на жуткую улыбку самой смерти, хлынул алый поток крови.

Почти сразу кто-то из гридей достал копьем ошалевшего отрока с боевым чуром, и наряженный идол на шесте повалился вслед за воеводой.

– Убит! – закричали в древлянском строю. – Полынец! Убит!

Крик все ширился: в смятении и испуге его подхватывали древляне, в торжестве – кияне. Середина древлянского войска качнулась назад и стала распадаться. Воевода как будто был гвоздем, на котором все держалось; без него строй посыпался и пополз, начал таять, как снег, на который плеснули кипятком. Люди, только что сражавшиеся яростно и упорно, растерялись, одни крутили головами, не зная, что теперь делать, кого слушать, другие пятились. Кто-то побежал. Княжеская дружина с Ивором во главе усилила натиск, и вот красный княжеский стяг с белым соколом прорвался за древлянский строй.

Две половины его шатнулись в стороны, и началось бегство. Бросая оружие и теряя шапки, натыкаясь друг на друга, древляне бежали кто куда. Холмоградская дружина с молодым князем во главе пустилась в погоню, но ратники ополчения за ними не последовали: стояли на месте, тяжело дыша. С них было довольно, а князь с дружиной пусть себе славы ищет, ему положено так.

Свен в погоне не участвовал. Он стоял над телом Полынца, и клинок Друга Воронов, покрытый свежей кровью, дымился в его руке, будто десять бойцов его незримой дружины разом переводят дух. Уж теперь они не усомнятся, что попали в нужные руки. Горячей кровью древлян он сегодня напоил их досыта.

Опомнившись немного, Свен тщательно вытер клинок полой свиты кого-то из убитых древлян, вложил меч в ножны, закинул за плечо щит, потерявший в битве две верхних доски. Наконец с наслаждением стащил шлем вместе с подшлемником и тряхнул влажными от пота волосами.

У края леса, где возвращался через поле к войску молодой князь Ингер, боевой рог трубил сбор.

⁂

В Малин известие о поражении привез Хвалимир. И если бы только известие: он привез тело одного из старших своих братьев, Горыслава. Трое Боголюбовых сыновей из семерых ушли с ратниками, но один вернулся мертвый, другой, Остромил, раненный в голову, был привезен на санях без памяти. Сам Хвалимир отделался легкой раной в руку и возглавлял сильно поредевшую малинскую дружину. Потери были велики – больше половины. Среди древлян, не имеющих никакого защитного снаряжения, мало кому удавалось в столкновении с варяжской дружиной нанести – и пережить – больше одного удара.

В Малине и окрестных весях поднялся плач, сопровождаемый стуком топоров: для Горыслава готовили краду погребальную. Тела прочих мертвецов остались на поле, во власти киян. Увезти их всех и не удалось бы: не было ни саней, ни лошадей. Все древлянские обозы, стоявшие чуть дальше от Рупины, после битвы были мигом захвачены опытными в таких делах варягами Фарлова и Вальдрика. К горю многочисленных потерь прибавился позор: тела родичей лежат где-то непогребенные, их грызут лисы, рвут волки, клюют вороны.