Это был позор, позор, альтернативой которому было все же вступить с местными в последний, смертельный бой.

– Если бы не девы-воительницы, – стучал Евпатий по столу кулаком, когда рассказывал Глебу эту историю, – то мы, несомненно, все равно вступили бы в бой! А там авось бы прорвались. Пусть не все и не в болотный замок, но до своего поселения или, в крайнем случае, до замка Чародея мы бы добрались. Ну ничего, будет нам урок! Зато теперь мы так подготовимся, что каждый драконоголовый, защищающий болотный замок, пожалеет, что родился на этот свет! А те магические нити, которыми местные опутали разум дев воительниц, мы с моим учителем снять сумеем! Ну а то, что здесь замешана магия, я не сомневаюсь! По-другому и быть не может, так ведь?

Так или не так, Глеб не знал до сих пор. Но то, что сражение предстоит нешуточное, можно было не сомневаться. Уж слишком тщательно готовился к нему воевода, да и все русичи.

Сам воевода не раз любил повторять, что взять болотный замок для него – это как для великого русского полководца Суворова, взять Измаил. Турецкая крепость считалась неприступной и не раз выдерживала осады, оставляя ни с чем своих врагов. Но и она пала перед гением русской армии.

Глеб поежился от начинающего пробирать холода и сырости, проникающих из-за длительного неподвижного стояния в этом плотном тумане, и снова ушел в свои мысли.

Теперь ему вспомнился плененный монгол, с которым воевода на удивление быстро нашел общий язык и уговорил добровольно служить в русском лагере. Только один момент сильно расстроил предводителя русского войска: оказалось, что на изготовление хорошего монгольского лука уходит не меньше года. А столько времени у русских не было.

Но здесь уже помог Евпатий, а точнее, его учитель, маг Чародей. Волшебник сплел магические нити так, что время, которое необходимо для доведения до кондиции составляющих монгольского лука, сократилось из месяцев в дни, так что производство мощных дальнобойных луков и обучение стрельбе из них войска воеводы быстро набрало обороты.

– Ты ничего не слышишь? – неожиданно толчком в бок, вывел Глеба из своих мыслей стоящий рядом с ним в шеренге воин. – Кажется, какой-то шорох или даже шелест?

Глеб прислушался. Действительно, что-то похожее на далекий шорох донеслось до его ушей.

– Да это, наверно, долгожданный ветерок срывает с деревьев последнюю листву. Глядишь, сейчас и туман развеется, – высказал свое предположение другой стоящий рядом с Глебом витязь.

Собственных мыслей по поводу далекого шороха Глеб высказать не успел. В тумане громко и тревожно раздался звук сигнального рога, трубящего перестроение. Не просто перестроения, а смену линии атаки на противоположную и готовность к бою.

В считанные секунды месяцами отрабатывавшие подобные перемещения воины поменялись друг с другом местами, и теперь там, где стояли пращники, оказались щитоносцы первой шеренги, а их места, наоборот, заняли камнеметатели.

– Неужели в тумане сзади обойти умудрились? – ни к кому конкретно не обращаясь, осведомился сосед Глеба. – Или и того хуже – окружили?

Ответом ему, да и всем остальным, было резкое, как сорванное одеяло, исчезновение тумана и топот многочисленной, стремительно приближающейся вражеской конницы.

– Вот тебе и шорох, – облизывая пересохшие от волнения губы, вслух пробормотал Глеб. – Казалось, что показалось, а оказалось, не показалось.

– Пики в землю! Держать строй! – что есть мочи заорали, повторяя друг за другом, старшины рядов копейщиков. Но воины уже и без них поставили свои длинные копья под сорок пять градусов, направив острия в сторону врага и вверх, а задние концы уперев в землю. Так можно было остановить несущуюся во весь опор конницу.

И копьеносцам это удалось, тем более что враг, который надеялся атаковать сзади и посеять переполох, при виде ощетинившихся копий и успевших перестроиться воинов заметно сбавил темп.

Вражеские конники, пытаясь отвести в сторону или обрубить выставленные против их лошадей копья, сшиблись с первыми рядами копейщиков. Строй ощутимо дрогнул, покачнулся, но выдержал.

Тяжелой коннице не удалось прорвать пеший строй с первого наскока, и завязался тяжелый бой. Ряды копейщиков, как один слаженный механизм, бесперебойно били своими копьями по налетевшему врагу.

Конечно, тяжелее всего было первому ряду щитоносцев, но и воины в этом ряду были самые сильные и бывалые. Они, крепко держа щиты, били врага своими копьями по дуге, от бедра, снизу вверх. У каждого воина первого ряда в большом щите имелась специальная прорезь, через которую и наносился удар копьем.

Второй ряд копейщиков тоже не отставал, они орудовали по врагу своими копьями от плеча, поверх щитов впереди стоящих товарищей, поражая все напирающих и напирающих лошадей противника.

Третий ряд копейщиков бил тоже от плеча, но уже снизу вверх, так чтобы достать рубящегося верхом на коне всадника и свалить его на землю.

Не давали передыху врагу и остальные ряды: арбалетчики, лучники и пращники, не останавливаясь, осыпали напавших с тыла врагов своими болтами, стрелами и камнями.

Но несмотря на все это, враг от своих намерений прорвать строй не отступал. Его конники были хорошо вооружены, а главное, как лошади, так и всадники имели крепкую тяжелую броню.

Много всадников уже было повержено, но и строй копейщиков-щитоносцев редел с каждой минутой. Было ясно, что победа конницы над пешим строем – это лишь вопрос времени.

– Уррагх! Уррагх! Уррагх! – вдруг раздался откуда-то сбоку монгольский боевой клич; это на выручку застигнутому врасплох засадному полку, уже почти сломленному вражескими всадниками, спешила конница Гемябека.

Гемябек лично отбирал себе каждого всадника, и выбор его, что вполне закономерно, останавливался в основном на представителях русского казачества. Он по достоинству оценил умение казаков превосходно держаться в седле, рубиться шашкой так, что каждый из них мог разрубить одним ударом своего врага от плеча до седла, а то, что из дальнобойного оружия они владели в основном только огнестрельным, так это, по словам Гемябека, было даже хорошо.

Татарин любил повторять, что научить не сложно, сложно переучивать. А стрелять из лука таких славных и отважных наездников, настоящих нукеров, он научит. И научит это делать не так, как это принято у большинства народов, привыкших стрелять из лука в пешем строю или со стен крепостей, нет, он научит их стрелять из монгольских луков по-монгольски, на полном скаку, не сбавляя скорости своих коней.

А хитрость монгольской стрельбы заключалась в том, что стрелок не выставлял вперед одну руку, другой натягивая тетиву, прицеливаясь и выпуская стрелу. Нет, у монголов все было наоборот: во время бешеной скачки тяжело сохранить точный прицел на вытянутой руке, поэтому Гемябек учил казаков держать лук перед выстрелом плотно прижатым к груди, а в момент выстрела резко, почти как удар кулака, выбрасывать сжимающую лук руку вперед, а ту, что держит тетиву оставлять неподвижной, лишь успевая спустить тетиву в момент ее максимального натяжения совпадающего с выпрямлением выбрасываемой вперед руки.