В первые несколько дней после потери моста в районе Ремагена, то есть до 25 марта, все, что требовалось от наших войск, – это обычная оборона и контратаки с целью вернуть отданную противнику территорию. В период с 25 по 26 марта нам пришлось применить другие тактические методы. С этого момента дивизии американской бронетехники стали использовать прорыв для быстрого продвижения вперед. В результате с каждым днем пехотные дивизии американцев все больше отставали и им становилось все труднее взаимодействовать с танками.

Наши контрмеры должны были учитывать особенности действий противника.

На первом этапе можно было добиться успеха, только бросив в бой крупные боеспособные соединения. Но, поскольку сделать это было невозможно, этот шанс был упущен. На втором этапе наступление противника заставило нас полностью изменить нашу тактику. Возникла необходимость отказаться от нашего стратегического плана и попробовать остановить натиск войск противника, применяя хитрость и импровизацию, а также прибегнуть к блокированию дорог на пути одиночных танковых колонн и уничтожению их фланговым огнем из всех видов противотанкового оружия. Нам следовало руководствоваться одним постулатом: наши войска не должны были отклоняться к северу или выходить из соприкосновения с противником на левом фланге, но отходить при этом должны были на восток, что диктовалось характером местности.

Я неоднократно говорил об этом с Моделем; в последний раз это произошло 26 или 27 марта в его боевом штабе – это была моя последняя попытка убедить его в необходимости радикально изменить нашу стратегию. Он согласился с моими взглядами, но ничего не предпринял – вероятно, все зашло слишком далеко и было уже поздно стягивать войска в кулак; не исключено также, что невозможно было сконцентрировать тяжелые вооружения на наиболее опасных направлениях. Зная Моделя, я склонен предполагать, что дело обстояло именно так. Таким образом, в конце марта наши виды на будущее можно было охарактеризовать как отнюдь не утешительные: на участках, не имевших решающего значения и не испытывавших давления противника, наши позиции были достаточно сильны, в то время как на самых важных участках наши боевые порядки, наоборот, были слишком слабыми, командование запаздывало с отдачей приказов, а войска – с их выполнением.

Чтобы избежать окружения Рура, группа армий В в конце марта решила выйти из непосредственного соприкосновения с противником и нанести по его позициям удар, направленный к югу. Однако этот замысел был уже невыполнимым. Войска альянса на правом берегу Рейна были уже слишком сильны, поэтому попытки осуществить прорыв на юг или рассечь боевые порядки противника на данном участке фронта на всю глубину вряд ли могли оказаться успешными. Только попытка прорваться в восточном направлении имела реальные шансы на успех. Были предприняты первые шаги по подготовке этой операции.

Продолжая придерживаться своей предвзятой идеи, Модель перебросил свой боевой штаб в Ольпе, в Рурскую область, то есть на самый край правого фланга, и в результате окончательно утратил контакт с командирами частей и соединений, действовавших в центре и на левом фланге. Это грозило весьма тяжелыми последствиями. Сейчас, вспоминая о тех днях, я считаю, что все сложилось бы по-другому, если бы Модель, даже продолжая заблуждаться, расположил свой штаб хотя бы на центральном участке фронта своей группы армий. Тогда гибельная идея «Рурской крепости» наверняка вообще не возникла бы. Зная Моделя, я уверен, что он стянул бы дивизии из Рурской области в кулак и, используя их, создал бы прочный фронт несколько дальше в тылу. В любом случае, окажись командование группы армий в центре, оно не зависло бы в воздухе. Мне постоянно приходилось вмешиваться и вносить коррективы, пока, подключив 28 марта на севере 7-ю армию и задействовав 2 апреля 11-ю армию, нам не удалось хотя бы частично восстановить условия для организованных оперативных действий. Однако при этом наши резервы оказались полностью истощенными.

Исходя из удивительно быстрого продвижения американских войск с плацдарма в районе Ремагена и из направления этого продвижения (с юго-востока на север), я пришел к выводу, что противник вряд ли будет переправляться через Рейн между Кобленцем и Бингеном – тем более что местность в указанном районе этому отнюдь не благоприятствовала. К тому же по сравнению с другими опасными участками наша оборона в этом секторе была весьма прочна. Ощущая нужду в сильных резервах, которые можно было бы бросить в бой в решающий момент, 19 марта я отдал приказ 6-й горнострелковой дивизии выдвинуться в район предполагаемых боевых действий, указав ей в качестве промежуточного сборного пункта Висбаден. Я намеревался отправить ее в 7-ю армию. Вскоре после этого противник переправился через Рейн между Кобленцем и Санкт-Гоарсхаузеном и создал на берегу несколько небольших плацдармов.

26 марта положение на обоих берегах Рейна после нескольких кризисных дней складывалось следующим образом (я начинаю слева).

Американские передовые танковые части подходили к Майну в районе Франкфурта, Ханау и Ашаффенбурга.

Сильная танковая группировка противника двигалась к Лимбургу с севера.

89-й армейский корпус с большим трудом предотвратил прорыв противника между Бергнассау и Наштаттеном.

6-я горнострелковая дивизия подходила к Лимбургу, чтобы прикрыть сектор Лана.

Часть, состоящая из курсантов военного училища, выйдя из Ветцлара, шла в Идштейн, чтобы оборонять шоссе и дороги, ведущие во Франкфурт.

11-я танковая дивизия получила приказ передислоцироваться в район Франкфурта, двигаясь между Ланом и Майном.

Командование 12-го армейского корпуса тянуло новую коммутируемую линию связи между Бодхаймом и Зигенбергом.

Все, что можно было сделать при явном недостатке сил и средств для того, чтобы отвести главную угрозу, существовавшую в зоне действий группы армий В, было сделано. Было ли этого достаточно? Уже тогда передо мной встал очень непростой вопрос: оставаться на позициях или выйти из соприкосновения с противником? Снизу постоянно шли просьбы о предоставлении отдельным частям и соединениям свободы действий (тщательно все обдумав, я счел это невозможным), сверху раздавались однообразные приказы держаться как можно дольше. Мое собственное мнение состояло в том, что если у нас и была хоть какая-то возможность держаться, то это можно было попытаться сделать, заняв позиции за такими серьезными водными преградами, как реки Майн и Лан, – только там можно было держать оборону с хоть какими-то шансами на успех. Там в нашем распоряжении было бы большое количество зенитной артиллерии самых разных калибров, которая стала стержнем нашей обороны. Если бы я принял решение об отступлении, мы просто потеряли бы эту зенитную артиллерию, не обладавшую достаточной мобильностью, и нам пришлось бы вести бой на открытой местности или у подножия гор, например горной цепи Таунус. А для этого, как я знал по опыту, нужны были значительные силы и средства. В ситуации, которая существовала на тот момент, наши измотанные части, передвигавшиеся в пешем порядке, были бы перехвачены моторизованными войсками противника, окружены и разгромлены.

Дальнейшие события напоминали прорыв дамбы.