– Это будет большой город, – негромко произнес Хантре, пытаясь сформулировать слабое предчувствие, похожее на пробежавшую по воде рябь. – Больше, чем ты сейчас думаешь.

– О, даже так? Значит, со злачными местами… Пошлости я не потерплю – если какой-нибудь притон оскорбит мой вкус, сразу прикрою.

– Кому что, – фыркнул Хантре.

– А может, я издам указ, запрещающий притоны… Чтобы ляранским подданным было что нарушать. С запретами интересней, ты согласен? К тому же в других мирах я не раз замечал, что вседозволенность создает почву для вульгаризации порока, а этого я одобрить не могу.

Дворец окружала пустая территория, которой предстояло стать парком с цветниками и фонтанами. По другую сторону княжеской резиденции зеленели кофейные плантации, сверкало водохранилище, играла на солнце краденая река Шеханья – Тейзург в буквальном смысле увел ее с прежнего места, изменив русло с помощью магии, так что соседям, мерзавцы они там или нет, и впрямь любить его не за что.

На юге простирались до горизонта желтые дюны, лишенные всякой поросли – словно печальная протяжная мелодия на одной ноте обрела материальное воплощение и притворяется пейзажем.

Туда и направились. Венша то отставала, то забегала вперед, шелестя покрывалами. Она вела себя как маленькая девочка или охваченная беспокойством слабоумная, но Хантре чувствовал, что это вовсе не ребенок, и назвать ее душевнобольной было бы ошибкой.

– Кто она такая? – спросил он шепотом, когда лестно отрекомендованная придворная дама сломя голову умчалась к пальмам, которые купались в золотом зное, растянувшись вереницей, будто уходящий в пески караван.

– Не догадался? Впрочем, ты ведь подобных ей еще не видел…

Тейзург умолк, но когда их спутница вернулась, продолжил:

– Она носит закрытую одежду и вуаль, чтобы не пугать остальную дворцовую прислугу, но те все равно ее боятся… Хотя она очень милая.

Венша в это время что-то с хрустом жевала, непринужденно мотая свисающими длинными рукавами – бледно-голубыми, с вышитыми фиолетовым шелком бабочками.

– Венша, я в виде исключения снимаю запрет, – ухмыльнулся Эдмар. – Разрешаю тебе напугать его.

Когда она выпросталась из своих шелков – торопливо, словно ликуя от внезапной свободы, – Хантре невольно вздрогнул, пусть и был готов к чему-то в этом роде.

Вместо волос – копна жесткой олосохарской травы, иные стебли колосились, на некоторых желтели мелкие невзрачные цветочки. Часть этой растительной шевелюры была собрана по бокам в два пучка, перевитых тесемками с золотой нитью.

Маленькое остроскулое личико похоже на обтянутый кожей череп. Ввалившиеся щеки, безгубый рот, глаза-щелки – и как будто сквозит в этих щелках мутная вода, упокоившая не одного утопленника. Заостренные хрящеватые уши выглядят хищно, и в каждом висит по нескольку сережек – с драгоценными камнями, с лакированными жуками, с оправленными в золото человеческими зубами.

Собственные зубы у нее были треугольные, острые – Венша показала их, улыбнувшись до ушей, отчего ее лицо сразу потеряло сходство с хрупкой высохшей мумией. На такие гримасы никакая мумия не способна. К подбородку под нижней губой прилипло отливающее бронзой надкрылье какого-то насекомого.

Она была ужасающе худа: кожа да кости. Сейчас на ней осталась лишь короткая просвечивающая туника, к которой было пришито несколько мертвых стрекоз с растопыренными слюдяными крыльями. Под прозрачной тканью виднелись ребра и зеленоватые соски небольших отвислых грудей – словно пятна лишайника.

Крупные кисти тонких, как плети, рук свисали ниже колен, зато когти украшал полосатый красно-золотой маникюр. Ступни узкие, но вдвое длиннее человеческих, Венша их продемонстрировала, сбросив сафьяновые башмаки с завязками. Когти на ногах тоже были покрыты лаком.

– Ты амуши? – завороженно глядя на нее, спросил Хантре.

– А разве у тебя есть и другие догадки?

Голос высокий и тонкий – как будто она кривляется и кого-то передразнивает, но на самом деле у всех амуши такие голоса.

– Ты свободна, – сказал Тейзург. – Понадобишься – позову.

Венша сложилась пополам в поклоне, из ее травяной шевелюры при этом выпорхнул мотылек, усевшийся господину на рукав. Потом она свернула свою одежду в узел, проворно зарыла в песок и понеслась прочь, высоко вскидывая тонкие ноги – словно отпущенное на волю огородное пугало. При этом она двигалась на свой лад грациозно, никто не назвал бы ее нескладной, особенно после того, как Венша, не замедляя бега, прошлась «колесом» не хуже заправского циркового акробата.

– А если из города заметят? Или без разницы?

– Морок невидимости, усиленный моим заклинанием, так что ее даже из магов далеко не всякий разглядит. Для стороннего наблюдателя мы с тобой отправились на прогулку вдвоем. Во дворце и в городе Венша иногда ходит без морока, но в зачарованной одежде, которая скрывает ее истинные пропорции. Люди не замечают, что у нее руки слишком длинные и ступни великоваты, и все равно большинство рядом с ней нервничает.

– Чаще она невидимка? Идеальный шпион?

– В том числе это.

Маленькая голенастая фигурка устремилась в сторону зеленого массива плантаций.

– Так я и думал, – хмыкнул Эдмар. – На свидание побежала. У всякой уважающей себя придворной дамы должен быть любовник.

После короткой паузы он рассмеялся:

– Видел бы ты со стороны, какое оторопелое у тебя лицо! Честно говоря, меня тоже переспать с ней не тянет. Амуши иногда вступают в сношения с людьми, отчего рождаются полукровки, но там обычно идет в ход или принуждение, или чары, я запретил Венше развлекаться таким образом на территории Ляраны. Любовника она завела из демонов Хиалы, которые сторожат мои кофейные деревья. Может, даже не одного… Для амуши такие связи не опасны.

Венша издали напоминала мотылька вроде тех, что прятались в ее травяных космах. А сияющая песчаная даль будила странные ощущения. Тревожные. И это не было связано ни с Тейзургом – тот усвоил, за какую черту переходить нельзя, и как будто принял установленные наемником правила игры, – ни с предчувствиями. Скорее его беспокоило что-то из прошлого.

– Марнейю вспомнил?

– Возможно. Только это скорее размытое какое-то впечатление, по-настоящему я ее не помню…

– Зато я помню!

Удар в лицо с разворота швырнул его на песок. Вроде бы что-то хрустнуло – зубы, челюсть? Во рту привкус крови.

– Я миллион лет об этом мечтал, – процедил Тейзург, глядя сверху вниз, его глаза сверкнули расплавленным золотом, а злая ухмылка напоминала оскал. – Ты меня всегда бесил, сколько я себя помню. Не знаю, как было во времена первого нашего знакомства, но когда ты эффектно ушел после Марнейи, и потом, когда мы снова встретились в чужих мирах, ты бесил меня до умопомрачения. Сколько раз мне хотелось тебя придушить за эту твою милую привычку из чего угодно делать трагедию! Я уж молчу о том, что твоя драматическая кончина после падения Марнейи отлилась всему миру Сонхи, ты ведь был не кем-нибудь, а Стражем Сонхийским… Будем считать, что я об этом деликатно промолчал. Но ты подумал о тех, кому ты был небезразличен? Позволь напомнить, в тот раз с самого начала было ясно, что мы проиграем, и мы договорились, что нанесем противнику столько урона, сколько сможем, а потом уйдем, воспользовавшись «клинками жизни». Я так и сделал, а ты промедлил, тебя взяли живым, и я был вынужден смотреть, как тебя, мерзавца, пытают. Ты думаешь, я был безумно счастлив на это смотреть?!