Придя на работу, Элли с удивлением обнаружила, что Мелисса уже на месте. Больше в отделе ни души, если не считать уборщицу, которая тихо заканчивала пылесосить. Из открытой настежь двери в кабинет Мелиссы доносился ее голос.

— Я знаю, зайка, но тебя заберет Нина. — Мелисса ожесточенно накручивает на палец сияющую в тусклом свете зимнего солнца прядь волос, потягивает за нее, а потом раскручивает обратно. — Нет, я же говорила тебе в воскресенье вечером, помнишь? Нина отведет тебя туда, а потом заберет. Я знаю… знаю… но мамочка должна ходить на работу. Ты же понимаешь, малышка, что мне надо работать, — садясь в кресло и устало опуская голову на руки, продолжает она едва слышно. — Я знаю, знаю. В следующий раз я обязательно приду. Помнишь, я тебе рассказывала, что мы переезжаем в другое место? Это очень важно, малышка, мамочка не может… — Она долго молчит. — Дейзи, милая, дай, пожалуйста, трубку Нине. Да, знаю, просто дай мне Нину на минутку. Да, мы с тобой потом еще поговорим, а сейчас дай…

Мелисса подняла глаза и увидела Элли, которая тут же отвернулась, смутившись, что ее застукали за подслушиванием, и достала из сумки телефон, как будто ей тоже вот-вот должны позвонить по крайне важному делу. Когда она снова украдкой обернулась, дверь в кабинет Мелиссы была закрыта, но из-за нее доносились звуки, подозрительно похожие на плач.

Дверь подъезда открывается, и на улицу выходит Дженнифер Стерлинг в льняной блузке и темно-синих джинсах. Хотела бы я носить джинсы, когда мне будет за шестьдесят, с завистью думает Элли.

— Какой приятный сюрприз!

— Вы сказали, что я могу зайти к вам еще раз…

— Ну конечно. Должна признать, что в разговоре с вами на прошлой неделе я испытала истинное удовольствие, сбросив этот груз с души. К тому же вы немного напоминаете мне дочь. Я скучаю по ней.

Элли почему-то приятно, что ее сравнили с женщиной из рекламы Келвина Кляйна. Она изо всех сил старается не думать, зачем пришла сюда.

— Если я вам не помешаю… — робко произносит она.

— Ну что вы! Если вам еще не наскучили россказни малознакомой старухи. Я собиралась пройтись на Примроуз-Хилл, хотите составить мне компанию?

По дороге они немного болтают о районе, о том, кто где жил раньше, о туфлях Элли, которые приводят миссис Стерлинг в восторг.

— У меня с ногами плохо, — жалуется она. — Когда я была в вашем возрасте, все должны были издеваться над собой и носить каждый день эти жуткие каблуки. Вашему поколению повезло. Так ведь намного удобнее.

— Да, но мое поколение никогда не выглядит так шикарно, как ваше, — возражает Элли, вспоминая макияж и идеальную прическу Дженнифер на фотографии сразу после родов.

— О, да у нас просто выбора не было, сплошная тирания. Лоренс — мой муж — не позволял мне фотографироваться, если я не выглядела на все сто.

Дженнифер сегодня в приподнятом настроении, воспоминания уже не так мучают ее. Она идет довольно быстро, как молодая девушка, и Элли иногда с трудом поспевает за ней.

— Со мной несколько недель назад приключилась забавная история: я пошла в ближайший магазинчик за газетой, а там стоит девушка в пижамных штанах и таких огромных сапогах из овечьей шкуры, как они там называются?

— Угги?

— Точно, — весело соглашается Дженнифер. — Жуткое зрелище. И вот эта совершенно непричесанная юная леди покупает пинту молока, а я стою и ужасно завидую ее свободе. Я смотрела на нее как на ненормальную, — смеется Дженнифер. — Данюшка, хозяйка магазина, даже спросила, что мне сделала бедная девочка. Да, оглядываясь назад, должна признать, что мы жили как в клетках.

— А можно задать вам один вопрос?

— Подозреваю, что вы его все равно зададите, — едва заметно улыбаясь, отвечает Дженнифер.

— Вы когда-нибудь жалели о произошедшем? О том, что у вас был роман на стороне?

— Вы хотите сказать: жалею ли я о том, что причинила боль мужу?

— Видимо, да.

— Элли, вы спрашиваете из любопытства или для успокоения собственной совести?

— Не знаю. Наверное, и то и другое, — грызя ноготь, признается Элли. — Я думаю, что мой… что Джон, возможно, уйдет от жены.

Молча женщины подходят ко входу в Примроуз-Хилл, Дженнифер останавливается и спрашивает:

— Дети есть?

— Да, — не глядя ей в глаза, отвечает Элли.

— Это огромная ответственность.

— Я знаю.

— Знаете и немного напуганы.

— Я хочу быть уверена, что поступаю правильно, — неожиданно для самой себя говорит Элли. — Что это стоит той боли, которую я причиню другим людям, — добавляет она, понимая: Дженнифер — единственный человек, кому она осмелилась сказать об этом.

Что же такого есть в этой женщине? От нее ничего не скроешь. Дженнифер внимательно смотрит на Элли, и та отчаянно желает, чтобы она вынесла ей оправдательный приговор. Элли вспоминает слова Бута: «Ради тебя мне хочется стать лучше». Ей тоже хочется стать лучше. И не думать о том, какие фрагменты этой беседы она включит в статью, а какие нет.

Благодаря многолетнему опыту работы консультантом Дженнифер приобрела своего рода мудрую беспристрастность. Когда она наконец заговаривает, Элли сразу чувствует, как тщательно Дженнифер подбирает слова:

— Я уверена, что вы со всем справитесь. Просто вам нужно честно поговорить друг с другом. Даже если это причинит боль. И возможно, вы получите не те ответы, которые вам хотелось бы услышать. Вот о чем я подумала, перечитывая на прошлой неделе письма Энтони, после того как вы ушли. Это не игрушки. Ни до него, ни после я ни разу не встречала мужчину, с которым могла бы говорить настолько искренне и честно, — вздыхает Дженнифер, заходя вместе с Элли в парк и начиная подниматься по тропинке, ведущей на вершину холма. — Но для таких, как мы, Элли, не существует оправдательного приговора. Возможно, в будущем вы обнаружите, что вина играет в вашей жизни куда большую роль, чем вам бы того хотелось. Говорят, страсть возникает не просто так, и что касается любовных треугольников, то боль испытывают не только протагонисты. Могу вам сказать, что до сих пор испытываю чувство вины перед Лоренсом. Я все время пытаюсь оправдать себя, но, с другой стороны, я прекрасно вижу, что вся эта история принесла боль всем нам. Но… самое большое чувство вины я испытываю перед Энтони.

— Вы собирались рассказать мне, чем все закончилось.

— Что ж, Элли, боюсь, хеппи-энда не будет, — грустно говорит Дженнифер.

Она рассказывает о безуспешной поездке в Африку, о долгих поисках, о полном отсутствии вестей от мужчины, который раньше все время рассказывал ей о том, что с ним происходит, и о новой, одинокой жизни в Лондоне.

— И это все?

— В двух словах.

— И за все это время у вас… у вас больше никого не было?

— Ну, Элли, — улыбается Дженнифер Стерлинг, — я ведь тоже человек. Но должна признаться, что такой эмоциональной близости у меня больше не было никогда. После Бута мне ни с кем не хотелось сближаться по-настоящему, для меня существовал только он, и я это прекрасно понимала. К тому же у меня была Эсме, — снова улыбается она. — Дети — удивительный источник утешения.