душе, несмотря на пустую кладовую собрата и предстоящую холодную зиму, чувствовал, что беззаботная певунья куда лучше провела лето, чем он.

— Думаете, у вас будут такие же мысли после двух целительных недель в деревне? — задумчиво спросила мисс Ли.

Ее поразило, какой эффект произвел этот вопрос, потому что Фрэнк повернулся к ней со злобой, которой она никогда не видела в нем раньше.

— Считаете, я полный дурак, мисс Ли? — воскликнул он. — Считаете, это все праздные фантазии незрелого человека? Я раздумываю над этим уже много месяцев, и болезнь прояснила мои мысли еще больше. Все мы, как привязанные, ходим по кругу, и когда кто-то из нас пытается сбежать, остальные готовы удерживать его ценой любых издевок и насмешек.

— Я не хотела задеть ваших чувств, сын мой, — терпеливо улыбнулась мисс Ли. — Вы же знаете, я питаю к вам кое-какие чувства.

— Прошу прощения. Я не хотел вести себя грубо, — ответил он, мгновенно раскаявшись. — Но я чувствую себя так, словно цепи впиваются в мою плоть, и я хочу освободиться.

— Я всегда думала, что Лондон предлагает возможность вести весьма насыщенную и разнообразную жизнь.

— Лондон не предлагает жизнь, он предлагает культуру. О, они наскучили мне до смерти, эти люди, с которым я встречаюсь! Они вечно говорят об одном и том же и так упиваются самодовольством в своем ограниченном мировоззрении! Только подумайте, что такое культура. Под этим подразумевается, что ты посещаешь премьеры в театре и закрытые просмотры в «Академии». С ума сходишь по Элеоноре Дузе[60] и читаешь «Сатердей ревью». Обязательно берешь себе за правило пролистывать последний роман, о котором говорят в Париже, активно обсуждаешь книги, что выходят здесь, и периодически встречаешься за чаем с людьми, которые их пишут. Путешествуешь по изъезженным маршрутам по Италии и Франции, неистово презираешь путеводитель Кука, хотя сам являешься всего лишь заурядным туристом. Тебе очень нравится хвастаться своим плохим французским и немного — итальянским, который ты знаешь еще хуже. Иногда, чтобы поразить чернь, ты соглашаешься посетить смертельно скучный симфонический концерт, еще ты участвуешь в модном воспевании Вагнера, коллекционируешь пряжки с искусственными бриллиантами и выписываешь «Морнинг пост».

— Пощадите меня! — мисс Ли всплеснула руками. — Я узнаю в этом явно нелестном описании себя.

Фрэнк, распалившись, не обратил внимания на ее замечание.

— Вся унылая глупость этого просто душит меня, так что я изнываю по свежему воздуху. Я хочу плавать на кораблях и сражаться с ураганами и штормами. Хочу уехать подальше с теми, кто действительно делает что-то стоящее, и увидеть новые страны — Канаду и Австралию, где люди сообща сражаются с дикой природой. Я жажду кипящего бурления великих городов, где нет учтивых полицейских, которые пекутся о твоей нравственности. Всей душой я тянусь к Востоку — к Египту, Индии и Японии. Хочу познать порочную страстную жизнь малайцев и яркие приключения на островах на юге Тихого океана. Может, я и не получу ключ к загадке жизни там, на просторах мира, но приближусь к нему там больше, чем здесь. Я ничего не могу почерпнуть из книг и достижений цивилизации. Хочу увидеть жизнь, и смерть, и страсти, и добродетели, и пороки людей как они есть. Хочу жить настоящей жизнью, пока еще есть время. Хочу, чтобы в старости мне было что вспомнить.

— Все это звучит очень красиво и романтично, — ответила мисс Ли. — Но где вы собираетесь брать на это деньги?

— Мне не нужны деньги. Я буду зарабатывать где придется. Я поплыву матросом в Америку и буду выполнять на корабле черную работу. Буду скитаться по разным местам и приниматься за любую работу. А когда я пойму, что пришла пора, то сяду на другой корабль, который отвезет меня на Восток. Меня тошнит от вашего светского общества. Я хочу работать с теми, кто знает жизнь изнутри, ее голод и труд, ее исконную любовь и ненависть.

— Это чушь, мой дорогой. Бедность имеет значение гораздо большее, чем все традиции общества, вместе взятые. Осмелюсь предположить, что одно путешествие матросом может показаться интересным и уж точно поможет вам понять, какие преимущества дают солидные средства и какое удобство создают вроде бы бесполезные предметы роскоши. Но помните: как только нечто превращается в рутину, оно перестает быть истиной.

— Это похоже на афоризм, — вставил Фрэнк. — Но может ли это что-то означать?

Мисс Ли, сомневаясь в ответе, быстро продолжила:

— Уверяю вас, никто не может стать свободным, если не избавится от необходимости зарабатывать деньги. Лично я всегда думала, что философы говорят глупости, когда восхваляют свободу человека, который довольствуется малым. Человек, у которого нет музыкального слуха, охотно обойдется без билета в партер на оперу, но скудость здравого смысла не является доказательством мудрости. Никто не может быть по-настоящему свободным, никто не может даже начать вкушать жизнь во всей ее полноте, имея доход меньше чем пять сотен в год.

Фрэнк смотрел прямо перед собой и молчал. Его сметливый ум еще находился в возбуждении, обусловленном перспективами, которые нарисовало воображение. Мисс Ли задумчиво заговорила вновь:

— С другой стороны, доказательством ужасного занудства мне видится пример, когда обладатель солидного состояния посвящает себя какому-нибудь прибыльному делу. И я терпеть не могу людей с деньгами, которые исключительно по привычке или по бедности духовной продолжают заниматься монотонным и омерзительным трудом. Я знаю одного миллионера, который заставляет единственного сына работать по десять часов в день в банке и думает, что дает ему возможность научиться чему-то полезному! Будь моя воля, я велела бы богатым оставить добычу денег тем, кто вынужден каждый день зарабатывать себе на хлеб, а люди обеспеченные пусть посвящают все силы исключительно тому, чтобы эти деньги потратить. Мне бы хотелось создать класс людей беззаботных и процветающих, у которых есть время на искусство и другие проявления прекрасного, в которых можно взращивать цивилизованность, и остроумие, и учтивость манер. Я заставила бы их попытаться провести весьма любопытные жизненные эксперименты, как при дворе Людовика Пятнадцатого, дабы возник легкомысленный и приятный контраст с безнадежным напряжением, в котором по необходимости приходится существовать миру в целом. Сейчас много глупостей говорится о достоинствах труда, но я задаюсь вопросом, хватило ли этим проповедникам и им подобным смелости хоть раз сказать рабочему на фабрике, что в его тяжелом труде есть нечто облагораживающее.

Полагаю, похвала обусловлена тем, что это позволяет людям отвлечься, а глупцы скучают, когда им нечего делать. Для подавляющего большинства работа — лишь средство избежать тоски, но, разумеется, просто абсурдно называть труд благородным только по этой причине. Напротив,