— Однако это так, — упорствовала Анжелика, радуясь, что пробудила в нем сомнения. — Я разочаровала всех любовников и, овдовев, предпочла жизнь спокойную, лишенную тягот, связанных с любовными интригами. Моя неприступность привела в отчаяние короля Людовика XIV, это так, но что я могла поделать? Вскоре я разочаровала бы и его, тогда бы он заставил меня дорого заплатить за это, ведь для монарха холодность может показаться оскорблением величества. Будет ли вам благодарен Мулей Исмаил, если на его ложе окажется равнодушная любовница?

Осман Ферраджи выпрямился, с видом недоумения потирая свои длинные царственные пальцы. Он едва скрывал, какой удар откровения Анжелики нанесли его планам. Подобное препятствие грозило застопорить жирно смазанные шестерни его замысла. Что делать с рабыней поразительной красоты, всем своим видом обещающей бурю страстей, призванную расшевелить пресыщенные чувства владыки, если она окажется холодной в его объятиях? Прискорбное зрелище! Евнуха заранее прошиб холодный пот. Он уже слышал разъяренный вопль Мулея Исмаила.

Разве не сетовал тот, что устал от бесчувственности пресных дев, прекрасных, но привносящих в любовные утехи лишь удручающую неловкость? А знающие толк в наслаждении были не первой молодости… Верховный евнух уже предпринял длительное и трудное путешествие в глубину африканских джунглей, где, как он знал, обретались секты «чикомби» — девственниц, обученных колдуньями. Но Мулей Исмаил только поморщился. Ему надоели чернокожие, захотелось белых. Вот Верховный евнух и отправился в Алжир, но кроме Анжелики никто из увезенных оттуда женщин не смог бы, по его разумению, удовлетворить султана. Евнух пересмотрел неисчислимое множество рабынь, но те, кого он отобрал, хотя и очень красивы, но, без сомнения, слишком зелены. Исландка с волосами лунного цвета и глазами вареной рыбы могла бы понравиться лишь как курьез. Ее ничто не сможет вывести из оцепенения, да и умрет она скоро.

И вот он все поставил на эту женщину с бирюзовыми глазами, способную и на страстные порывы, достойные разъяренной тигрицы, и на неожиданные всплески ребяческой радости. Все Средиземноморье говорило о ней. Именно по настоянию Верховного евнуха Меццо-Морте отправился на охоту за ней. И вопреки тому, что предполагала Анжелика, она не входила в число даров, но была куплена у пирата за огромные деньги, поскольку именно он, евнух, оплатил все расходы экспедиции.

И вот теперь она признавалась в непростительном изъяне, эта придворная обольстительница, которую он возмечтал возвести в ранг фаворитки, призванной снискать любовь Мулея Исмаила всеми искушениями чувства и ума.

Он еще больше встревожился, вспомнив, что Анжелика, которой позволено было свободно ходить по караван-сараю, никогда не старалась привлечь внимание мужчин. Она не краснела под дерзкими взорами воинов и погонщиков верблюдов, никогда не бросала тайком оценивающего взгляда на мускулистые ноги или торс даже самых породистых мужчин… И ведь он знал, что часто западные христианки бывают холодны и малосведущи в любовных забавах, чуждаются их и почитают греховными. Он выдал свое смущение, вдруг громко воскликнув по-арабски:

— Что же мне с тобой делать?

Анжелика все поняла и предприняла безнадежную попытку выиграть время:

— Вам незачем представлять меня Мулею Исмаилу. Ведь, по вашим словам, в гареме более восьмисот женщин, и я смогу держаться в тени, замешавшись среди служанок. Я буду избегать случая попасться на глаза султану, надену покрывало, и вы сможете сказать, что меня поразила кожная болезнь, испортившая лицо…

Раздраженным жестом Осман Ферраджи прекратил этот поток досужих домыслов. Он заявил, что подумает, и удалился. Анжелика посмотрела ему вслед с иронией. В глубине души она чувствовала некоторые угрызения совести за то, что так его опечалила…

Вступление в Марокко ознаменовалось мгновенно наступившими переменами. Грабители исчезли с горизонта. Зато по пути стали встречаться приземистые горные крепости из необработанного камня. Мулей Исмаил выстроил их во всех концах своего царства силами своих легионов.

Эскорт негров в красных тюрбанах гарцевал перед караваном. Путешественники останавливались около селений, и предводители родов спешили снабдить их птицей, молоком и бараниной. А после отбытия каравана на месте стоянки сжигали вязанки зеленых ветвей, чтобы очистить землю, по которой прошли рабы-христиане. Это была суровая и очень религиозная страна. Доходили новости из столицы. Мулей Исмаил вел войну против одного из своих племянников, Абдель-Малека, поднявшего племена вокруг Феца. Но уже разнеслась слава о новых победах великого воина-венценосца. Посланец передал Верховному евнуху, что победоносный султан милостиво ожидает своего лучшего друга и советника. Фец пал, и черные нукеры уже прошлись по городу, убивая всех, встреченных с оружием в руках.

Караван тогда стоял в двух днях пути от Феца, разбив лагерь у подножия высокой крепости с квадратными зубчатыми башнями. Алькаид Алазин, комендант крепости, задал пиршество в честь победы и прибытия Верховного евнуха и первого султанского визиря Османа Ферраджи.

Среди общего шума и грохота ружья изрыгали пламя, небо пестрело от стрел, в воздух взмывали желтые, зеленые и красные бурнусы, а великолепные вороные и белые лошади выделывали замысловатые фигуры.

Анжелика была приглашена на трапезу. Ослушаться она не осмелилась, тем более, что просьба эта в устах Верховного евнуха, вообще довольно мрачного в последние дни, приобрела жесткость приказа.

У подножия крепости разбили огромный шатер, покрыли его одеялами из верблюжьей шерсти и коврами. Через отвернутый полог входа была видна толпа любопытных, сверкающая под солнцем своими разноцветными одеждами.

Блюда разносили до вечера: жаркое из барашка, рагу из голубей с бобами и миндалем, слоеные пироги. И все это было густо сдобрено обжигающим горло перцем.

Настал вечер, время песен и танцев. Два огромных костра давали свет, и блики огня играли на красных песчанниковых глыбах основания крепости.

Под дрожащие звуки флейты и барабанную дробь поднимались танцовщицы, закутанные во множество юбок неразличимого цвета, позвякивающие золотыми браслетами. На их открытых лицах были видны какие-то синие знаки. Они встали полукругом, плотно прижавшись друг к другу плечами. За ними теснились пешие мужчины, а чуть дальше — всадники.

Начался танец. Это был танец любви. Скоро зрители смогли различить под множеством юбок судорожные колебания животов, меж тем как музыканты метались вокруг танцующих, словно дьяволята, а их инструменты доводили этот танец-заклинание до настоящего исступления. Это длилось долго, ритм все убыстрялся, танцующие истекали потом, их лица с закрытыми глазами и полуоткрытыми губами горели тайным огнем. Без единого постороннего прикосновения они доходили до пароксизма страсти, и под жадными взглядами напряженных, объятых вожделением мужчин расцветало таинственное лицо истомленной счастьем женщины, на котором против ее желания отражаются радость и боль, экстаз и страх. Будто пораженные невидимой молнией, зародившейся где-то внутри них, они почти лишались чувств, но продолжали стоять, поддерживаемые только плечами соседок. Казалось, еще мгновение — и они грохнутся навзничь, готовые ко всему.