— Вы меня слушаете? — наконец не выдержал Боркен.

Уэбстер продолжал смотреть себе под ноги. Не произнося ни слова.

— Вы меня слушаете? — повторил Боркен.

— Что ты замыслил, Бо? — спокойно спросил Уэбстер.

Воздух наполнился сердитым дыханием.

— Вы отрезали мой телефон. Я хочу, чтобы вы восстановили линию.

— Нет, мы с ней ничего не делали. Разве твой телефон не работает?

— Я не получил ответа на свои факсы.

— Какие факсы? — изобразил искреннее удивление Уэбстер.

— Не вешайте мне лапшу на уши. Мне известно, что вы перерезали телефонную линию. Я хочу, чтобы вы ее восстановили.

Уэбстер подмигнул Макграту.

— Хорошо. Мы сделаем это. Но сначала ты должен кое-что сделать.

— Что?

— Отдай нам Холли. Подведи ее к мосту и оставь там.

Снова наступила тишина. Затем опять прозвучал смех. Громкий и пронзительный.

— И не мечтайте. И вообще, никаких переговоров больше не будет.

Уэбстер кивнул. Понизил голос. Заговорил тоном самого рассудительного человека на свете.

— Послушайте, мистер Боркен, если никаких переговоров не будет, как мы сможем помочь друг другу?

Снова молчание. Макграт не отрывал взгляда от Уэбстера. Следующий ответ должен был стать решающим. Победа или поражение.

— Слушай меня, Уэбстер, — наконец произнес голос. — Никаких переговоров не будет. Если вы не будете делать все в точности так, как я говорю, Холли умрет. В страшных мучениях. Все козыри у меня на руках, и я не собираюсь торговаться. Это вам понятно?

Уэбстер уронил плечи. Макграт отвел взгляд.

— Немедленно восстановите телефонную линию, — продолжал голос. — Мне нужна связь. Весь мир должен узнать о том, что происходит здесь. Здесь творится история, Уэбстер. Я не допущу, чтобы нам мешали ваши глупые игрища. Весь мир должен стать свидетелем первого удара, нанесенного по вашей тирании.

Уэбстер уставился себе под ноги.

— Решение слишком важное, чтобы вы могли принять его сами, — продолжал Боркен. — Вам необходимо связаться с Белым домом. У Вашингтона ведь также есть свой интерес в происходящем, вы не согласны?

Даже крохотная примитивная рация передавала силу его голоса. Уэбстер вздрогнул, словно ему на ухо оказывалось физическое давление. Судорожно дыша, как будто сердце и легкие сражались у него в груди за жизненное пространство.

— Определяйтесь с решением, — сказал Боркен. — Я выйду на связь через две минуты.

Рация умолкла. Уэбстер посмотрел на нее так, словно никогда прежде не видел подобного оборудования. Протянув руку, Макграт щелкнул тумблером, отключая рацию.

— Хорошо. Будем тянуть время, так? Скажем Боркену, что восстанавливаем линию. Объясним, что на это потребуется час, а то и два. Пообещаем связаться с Белым домом, с ООН, с Си-эн-эн, с кем угодно. Скажем ему все то, что он хочет от нас услышать.

— Зачем он так себя ведет? — недоуменно спросил Уэбстер. — Зачем нагнетает напряженность? Он вынуждает нас нанести удар. Не оставляет нам выбора. Боркен как будто хочет этого. Умышленно провоцирует нас.

— Он ведет себя так потому, что у него не все дома, — решительно заявил Макграт.

— Вероятно, — согласился Уэбстер. — Боркен маньяк. Только так можно объяснить то, что он стремится привлечь максимум внимания. Потому что, как он верно подметил, у него и так на руках все козыри.

— Шеф, об этом мы будем беспокоиться позже. Пока что нам нужно потянуть время.

Уэбстер кивнул. Сделав над собой усилие, вернулся к насущной проблеме.

— Однако нам нужно больше, чем два часа. Отряду по освобождению заложников потребуется четыре часа только на то, чтобы добраться сюда. Так что нам нужно минимум часов пять-шесть.

— Хорошо, сегодня ведь четвертое июля. Скажите Боркену, что у связистов выходной. Объясните, что целый день может уйти только на то, чтобы их разыскать.

Уэбстер и Макграт посмотрели друг на друга. Не сговариваясь, оглянулись на Джонсона. Тот вышел из игры. Генерал безучастно сидел на скале, бледный и растерянный, учащенно дыша. Девяносто часов смертельного напряжения наконец сломали его. Тут в руке Уэбстера снова запищала рация.

— Ну? — спросил Боркен, как только затих треск статических разрядов.

— Хорошо, мы согласны, — сказал Уэбстер. — Мы восстановим телефонную линию. Однако на это потребуется какое-то время. У телефонной компании сегодня выходной в связи с праздниками.

Последовала пауза. Затем раздался смешок.

— Ах да, День независимости. Наверное, мне следовало бы выбрать другой день.

Уэбстер промолчал.

— Я хочу видеть всех ваших морских пехотинцев, — продолжал Боркен.

— Каких морских пехотинцев? — спросил Уэбстер.

Снова короткий смешок. Короткий и снисходительный.

— У вас восемь морских пехотинцев. И боевая машина пехоты. У нас повсюду наблюдательные посты. Мы следим за каждым вашим шагом. Точно так же, как вы следите за нами с помощью своих проклятых разведывательных самолетов. Ваше счастье, что «Стингеры» не летают так высоко, а то на земле к настоящему моменту валялся бы не только этот долбанный вертолет.

Уэбстер ничего не ответил. Лишь всмотрелся в линию горизонта. Макграт машинально сделал то же самое, выискивая солнечные блики на стеклах биноклей.

— Я так понимаю, вы сейчас находитесь рядом с мостом, — сказал Боркен. — Я прав?

Уэбстер пожал плечами. Макграт лихорадочно закивал, призывая его ответить правду.

— Да, мы находимся рядом с мостом.

— Я хочу, чтобы морские пехотинцы вышли на мост. Уселись на край ровным рядком. Поставив бронемашину за собой. Я хочу, чтобы они сделали это прямо сейчас, понятно? Или мы займемся Холли. Выбор за тобой, Уэбстер. Или, наверное, за генералом. Это ведь его дочь и его морские пехотинцы, так?

Джонсон поднялся со скалы. Через пять минут морские пехотинцы сидели на краю взорванного пролета моста, свесив ноги в пустоту. Боевая машина пехоты встала у них за спиной. Уэбстер, Макграт и Джонсон оставались под прикрытием скалы. Директор ФБР не отнимал рации от уха. Он слышал невнятные голоса. Как будто Боркен, зажав микрофон ладонью, разговаривал с кем-то по переговорному устройству. Его приглушенный голос чередовался с треском ответов. Наконец микрофон открылся, и в динамике снова зазвучал громкий и отчетливый голос Боркена.

— Хорошо, Уэбстер, отлично сработано. — Наши разведчики видят всех восьмерых. Как и наши стрелки. Если морские пехотинцы пошевелятся, они тотчас же умрут. Кто еще находится здесь?

Уэбстер ответил не сразу. Макграт лихорадочно покачал головой.