— Так что же случилось с Мэйзи? — не выдержала я.

Роуэн снова вздохнул и сделал большой глоток вина.

— К нам должна была приехать ее сестра — она хотела повидаться с Мэйзи и заодно немного пожить в коммуне. Мы написали ей с просьбой привезти кое-что из вещей. Нам нужны были нитки и иголки, писчая бумага, карандаши и ручки, записи Боба Дилана — и новая колода карт Таро. В то время купить карты Таро было не так-то просто, хотя я свою колоду раздобыл в Италии. А вот у Мэйзи карты совсем истрепались. Попросить привезти антисептиков или еще каких-нибудь вещей, о которых позаботились бы взрослые люди, нам в голову не пришло. Мы были молоды и не собирались умирать. Тем более от такой ерундовой вещи, как сепсис.

— Так вот что произошло? У нее было заражение крови?

Он кивнул.

— Да. Лиз, ее сестра, привезла из дома дурные вести. Мэйзи была расстроена и попросила меня погадать ей. Мы почти никогда не гадали друг другу, потому что это казалось нам странной затеей, но в тот раз она уговорила меня это сделать. Мы взяли ее новые карты. Она была Вопрошающим — то есть тем, кому гадают, — и поэтому должна была сама перетасовать колоду. Карты были новые, а она привыкла к своим старым — и вот, тасуя, она слегка порезала одной из карт мизинец. Мы не обратили на это особого внимания. Но когда карты были разложены, мы оба поняли, что видим совершенно ужасную картину. — Он нахмурился. — К этому времени мы погрузились в толкование карт настолько глубоко, что улавливали мельчайшие оттенки их значений — по крайней мере, нам так казалось. В Таро карта Смерть не означает смерти. Она может символизировать, например, начало чего-то нового. И все-таки, как бы много ты ни знал о Таро, всегда ужасно видеть Смерть среди главных карт разложенного тобою узора. По-моему, Смерть выпала второй, она была так называемой перекрестной картой, которой накрывают первую. Так вот эта вторая оказалась Смертью, а чуть позже выпали еще Тройка Мечей и Девятка Мечей. Больше я ничего не помню, но, кажется, на выходе оказалась Шестерка Мечей. Это было ужасно. Мэйзи решила, что на ней лежит проклятье — хотя в отличие от многих она прекрасно знала, что карты работают совсем не так, что они не предсказывают будущее, а указывают лишь на настоящее, — она впала в депрессию. Когда рана на пальце воспалилась, она не стала ничего с этим делать. Я не сразу это заметил, а когда заметил, было слишком поздно, и у нее уже началось заражение крови. Она потеряла сознание на лодке, в которой мы плыли обратно на Мальту, в больницу. И был момент, когда мне показалось, что она умрет.

Рассказывая, Роуэн тасовал карты лицом вверх. Он вытянул Шестерку Мечей и передал ее мне.

— Знаешь, — сказал он. — Все колоды Таро немного различаются. Но главная идея каждой карты всегда сохраняется.

Он придвинулся ко мне поближе и указал на Шестерку Мечей, которую я держала в руке. Он рассказывал мне о деталях рисунка, и наши плечи слегка соприкасались.

— Вот на этой карте всегда присутствует лодка, и в этой лодке непременно кто-то есть — обычно это женщина. Когда смотришь на карту, возникает ощущение трудного или печального путешествия по воде. Таро никогда не описывает ничего буквально. Но с Мэйзи случилось как раз то, что было нарисовано на карте.

Он снова вздохнул и несколько секунд сидел молча.

— Прости меня, пожалуйста, — произнес он наконец. — Я в полном порядке, правда. Все хорошо. Просто вдруг вспомнил, как был молодым и свободным и как все это вдруг резко оборвалось.

Я увидела, что глаза его наполнились слезами.

— Ничего страшного, — сказала я.

Бесконечное множество всего, что я могла бы сейчас ему сказать — например, что и без карт было ясно, что Мэйзи уедет с этого крошечного острова именно по воде, что к коме ее мог привести эффект ноцебо, что мою бабушку, Маргарет, в честь которой я получила свое имя, тоже называли Мэйзи, что я ревную Роуэна к его первой любви, что мне интересно, каким образом вела себя Лиз, когда глаза Роуэна вот так наполнялись слезами, что он и теперь еще может стать пусть и не молодым, но хотя бы свободным, — рассыпалось пылью, и я обнаружила, что обнимаю его: одной рукой я обхватила его за плечи, а другой гладила мягкие редеющие волосы, приговаривая:

— Ничего страшного. Я все понимаю.

— Мы не должны… — сказал он, слегка отстраняясь от меня.

— А мы ничего и не делаем, — заверила я его. — Не волнуйся. Я не настолько толстокожа, чтобы…

И тогда он прижался ко мне еще крепче.

— Я знаю, — сказал он.

Несколько минут мы ничего не говорили, а потом Роуэну понадобилось пойти в туалет, и я указала ему на дверь ванной комнаты на втором этаже. Пока его не было, я принялась разводить огонь. Беша, сразу разобравшись, что происходит, откуда ни возьмись появилась у меня под ногами и бросилась к камину. Она забралась чуть ли не в самый огонь и вся вымазалась в золе.

— Ну куда ты, дурочка! — прикрикнула я на нее. — Сгоришь!

В этот момент вернулся Роуэн.

— Что ты говоришь? — переспросил он.

— А, ты тут, — я улыбнулась ему. — Все в порядке?

Он пожал плечами и тоже улыбнулся.

— Я советовала Беше выбраться из огня. Ей бы хотелось, чтобы он у нас никогда не угасал.

Беша вскочила на диван. Я засунула спичку под вигвам из дров и обрывков газет, и каминное топливо мгновенно загорелось.

Роуэн тоже опустился на диван и налил нам обоим еще вина.

— Впечатляет, — сказал он, кивнув на огонь.

— А, это все из-за топлива, — я поставила перед огнем защитный экран. — Теперь надо держать кулаки, чтобы и дрова тоже загорелись. Это не всегда получается. Но сейчас, думаю, все будет хорошо. Сначала, когда огонь перебрасывается на дрова, бывает очень много искр — поэтому нужен экран, ну а потом… Только зачем я тебе все это рассказываю? Ты наверняка знаешь об огне побольше моего.

— Да. Но в то время когда я имел дело с огнем, мы никаким топливом не пользовались, и чаще всего я разводил костры на берегу. В доме у меня никогда не было камина. В моем детстве ни у кого его не было, ну а Лиз не хотела иметь камин: говорила, что от него много грязи, да и разводить в нем огонь — одна морока. А у тебя все с виду очень просто получается.

— Ну, он еще толком не разгорелся. Думаю, с костром на берегу все примерно так же. Возишься с ним, возишься, суетишься, передвигаешь дрова с места на место, расчищая под ними пространство, чтобы огню хватало кислорода, но в то же время чтобы этого пространства не оказалось слишком много, иначе вся твоя постройка обрушится и огонь задохнется. Но стоит ему разгореться — и кажется, что он уже никогда не потухнет. Извини. Плету какую-то чушь. Я полюбила огонь с тех пор, как поселилась здесь. Потом наверняка привыкну к нему, и он уже не будет вызывать у меня такого восторга. Как ты?

— Мне нравится слышать твой голос. Я — прекрасно.

Я села обратно на диван. Мы больше не сидели на разных его концах, а оказались совсем рядом, примерно посередине, и на одном краю дивана лежала Беша, будто держатель для книг в конце полки. Мы уже успели друг к другу прикоснуться, поэтому теперь ни один из нас не почувствовал себя неловко, когда Роуэн взял меня за руку.