— Интересно?

— Противно.

В конверте лежали три листа формата А-4. Один был чистый, два других покрывали рукописные строчки. В начале текста стояли дата: 01 августа, и время — 17.00.

— На почте её хорошо помнят. Говорят, она почти два года получала такие письма. Иногда случались перерывы на месяц или пару недель. Представляешь, скольких мужиков она выдоила? Ладно, читай, не буду мешать…

Волгин управился быстро. Закончив, аккуратно сложил бумаги обратно в конверт.

— Ну и как?

— Противно. Но ничего удивительного.

— Позвони «наружникам», узнай, где сейчас Миша. По-моему, пришло время его использовать. А то он у нас что-то расслабился.

Сергей связался с главком, задал вопрос и молча выслушал информацию. Положил трубку:

— Угадай, что он делает.

— Проститутку снимает?

— Мимо. Непосредственно в данный момент он занят тем, что выбрасывает на помойку игрушки Каролины.

Сперва Акулов, а потом Волгин посмотрели на сейф, где сидел печальный беленький зайчик. Странно, но «гестапо» не проявило к нему интереса. Не спросило, почему зверёк находится в служебном кабинете, и не растоптало.

— Поехали. — Акулов поднялся. — Я знаю, что ему сказать.

* * *

Михаила пришлось уговаривать долго. Сначала — поехать в милицию, потом — позвонить.

— Да на фига мне это нужно? — отбрыкивался поэт и отталкивал телефон.

— Отомстить за Каролину не хочешь? — Акулов снова придвигал аппарат и продолжал терпеливо увещевать.

Сдержаться стоило ему больших сил. Было понятно, что Михаил не выдержит грубого наезда, испугается и выполнит требуемое, но такой подход не годился: рифмоплёт должен был говорить естественно, так, чтобы в голосе слышалась алчность, а не мешались принуждение и страх.

— Месть грешна. — Миша отвёл взгляд.

— Зато благородна. — Акулов пересел так, чтобы они снова повстречались глазами. — Я не понимаю, ты что, боишься?

— Чего мне боя… Да, боюсь, а что тут такого? Вам хорошо, вас не тронут!

— Тебя день и ночь будут охранять наши люди. А откажешься помогать — я отзову охрану. Каково тебе будет тогда? Про тебя ведь и без всякого звонка могут подумать, что ты много знаешь. Так что давай соглашайся. В первую очередь, ты заботишься о себе и мстишь за Каролину.

Акулов положил около телефона листок с приготовленным заранее текстом, который Михаилу надлежало озвучить.

Поэт взглянул на первые строки. Нахмурился:

— Это слово здесь не годится.

— Можешь заменить своим. Главное — общий смысл.

Михаил покусал губы, что-то в уме подсчитал. Заявил:

— Мне не на что жить!

Прозвучало это так, будто Акулов и Волгин спёрли у него кошелёк с последним червонцем.

— В газетах писали, что вы платите тем, кто вам помогает.

— Конечно! Как позвонишь, я сразу отведу тебя в бухгалтерию.

— Мне много не надо.

— Много и не получишь. Паспорт с собой?

— Остался у следователя.

— Ничего, я буду рядом. Мне поверят. Звони!

— Сначала дайте перекурить… Спасибо! Можно я возьму парочку? Спасибо… Уф! Вы не представляете, как мне тяжело!

— Представляю. Однажды я сам был в твоей роли, только мне пришлось говорить по-немецки. А я в нём ни бельмеса! Текст написали, но трубку взял не тот человек, и пришлось импровизировать. Он меня что-то спрашивает, а я не знаю, что отвечать. Из немецкого только и помню: «фольксваген», «штангенциркуль», «люфтганза» и «шайсон, шайсон — дас ист фантастиш». Ничего, кое-как договорились… Все, покурил? Давай я тебе номерок наберу. Не менжуйся. Наглость — второе счастье. Помни, что этот гад убил Каролину.

Волгин снял трубку параллельного аппарата.

— Алло? Здравствуйте, это Михаил беспокоит…

Начало получилось неважным. Вымогатели — а Миша, согласно сценарию, должен был потребовать деньги за неразглашение той информации, которая содержалась в письме, — таким заискивающим тоном не говорят. Даже начинающие, из самых маленьких и плохо организованных преступных группировок.

— Да… Да, меня отпустили. Я хочу встретиться. Зачем? Каролина мне говорила… — Миша путано, отступая от текста, изложил несколько фактов. — Она узнала об этом от Анжелики. А ещё есть письмо… Нет, в милиции я об этом, естественно, ничего не говорил. Зачем? От вас я хочу получить пятьдесят тысяч. Долларов. Конечно, наличными. Сегодня… Да… Да… Тогда хотя бы часть суммы. Понимаете, мне жить не на что. Поэтому я должен быть уверен… Нет, такое место меня не устраивает. Я хочу встретиться на Северном кладбище… Почему? Зато близко от моего дома… Правильно, я тоже считаю, что ко мне домой приезжать не стоит… Не надо, чтобы нас видели вместе. Да… За мной не следят, я проверял…

Акулов нахмурился: поэт понёс отсебятину.

— А если следят, то на кладбище это будет заметно…

Наконец Миша положил трубку.

Волгин, который слышал реплики обеих сторон от начала и до конца, кивнул Андрею: все нормально, договорились.

Михаил вытер пот со лба. Улыбнулся:

— Никогда бы не подумал, что у вас такая тяжёлая работа. Ну что, пошли?

— Куда?

— Как это куда? За деньгами, конечно!

— Ах да! Идём.

Вышли из кабинета. Акулов двигался первым, Михаил отставал. На лестнице поэт поскользнулся.

— Осторожнее! — Акулов поддержал падающего.

Вышли на улицу, прошли мимо милиционера, присматривающего за двором РУВД.

— Ваша касса находится в другом доме?

— Да. Нельзя держать все яйца в одной корзине. Нам туда.

Как только они оказались за воротами управления, Акулов схватил Михаила за шиворот, протолкнул вперёд себя, одновременно наклоняя, и, когда поэт занял наиболее удобную позицию, мощным пинком под зад отправил в ближайший сугроб.

Удивительно, но поэт не проронил ни слова.

Испугался?

Понравилось?

Или согласился, что с ним обошлись справедливо?

* * *

До встречи оставалось четыре часа, когда Акулов и Волгин на двух машинах уехали с работы домой к Сергею.

— Будем есть пельмени, — сказал Волгин, включая свет в коридоре. — Сейчас поставлю воду.

— Я не голоден.

— Это от нервов. Бери тапочки, пол очень холодный.

Сняли верхнюю одежду. Волгин повернул на кухню, Андрей прошёл в гостиную. Постоял перед «стенкой», разглядывая корешки книг. Отметил малое количество пыли на полках — для холостяцкого жилища квартира содержалась в образцовом порядке. Прочитал телепрограммку: ничего интересного не нашлось. Решил немного вздремнуть, пока есть время. Если всё пойдёт по плану, до утра сомкнуть глаз не придётся. Сбросил свитер, освободился от пейджера и часов.