Так что теперь они были одни в большом доме, Генри и Вивьен Дженкинс, муж и жена. «Генри – один из самых способных моих учеников, – сказал ей дядя, передав то, о чем двое мужчин беседовали в его прокуренном кабинете. – Это весьма достойный джентльмен. Тебе повезло, что он обратил на тебя внимание».

– Я, наверное, пойду прилягу, – сказала Вивьен, когда молчание сделалось невыносимым.

– Устала, милая?

– Да. – Она выдавила улыбку. – Воздушные налеты. Думаю, все в Лондоне от них устали.

– Да. – Генри глядел на нее. Его губы улыбались, глаза – нет. – Думаю, все устали.

Удар пришелся ей в левое ухо, и голова наполнилась оглушительным звоном. Вивьен отлетела к стене и упала на пол. В следующее мгновение Генри уже держал ее за платье и тряс, его красивые черты искажала ярость. Он кричал, брызжа слюной в лицо, кричал снова и снова, что она принадлежит ему одному, что он не позволит другому мужчине прикоснуться к его сокровищу, что он лучше убьет ее своими руками, чем допустит…

Вивьен закрыла глаза. Она знала: Генри звереет, когда она отказывается на него смотреть. И впрямь, он затряс ее сильнее, схватил за горло, заорал в самое ухо.

В темноте своего сознания Вивьен искала ручей, сияющие огоньки…

Она никогда не отбивалась, даже когда руки сами сжимались в кулаки, а давным-давно упрятанная сущность Вивьен Лонгмейер рвалась наружу. Дядя в своем прокуренном кабинете заключил с Генри сделку, но у нее были свои причины для покорности. Кэти всячески ее отговаривала, но Вивьен всегда отличалась упрямством. Она знала, что заслуживает наказания. Если бы она не подралась, ее бы не наказали, семья не спешила бы с пикника, и все бы остались живы.

Ее сознание струилось, как вода. Она плыла по туннелю вниз, вниз, гребя сильными руками и ногами, в глубину, к дому…

Вивьен не противилась наказанию, только гадала, когда все закончится. Когда Генри ее убьет. Потому что когда-нибудь это должно было случиться. Она задерживала дыхание в ожидании, в надежде: может быть, сейчас? – и всякий раз, очнувшись все в том же доме на Кемпден-гроув, чувствовала, что мрак в душе стал еще беспросветнее.

Вода вокруг потеплела. Впереди замерцали первые огоньки. Вивьен плыла к ним…

Что будет, когда он ее убьет? Разумеется, Генри найдет способ свалить вину на кого-нибудь другого. Или представить все несчастным случаем: бежала в бомбоубежище, споткнулась, ударилась головой. Люди будут сокрушенно качать головами, а Генри останется в общем мнении любящим безутешным супругом. Наверное, он напишет книгу о ней, о выдуманной Вивьен, что-то вроде «Строптивой музы», где героиня – бесхарактерная дурочка, обожаемая мужем и мечтающая только о нарядах и светских раутах.

Огоньки были ярче, ближе. Вивьен различала их мерцающий узор. Она вглядывалась в то, что за ними, и уже почти различала цель, к которой так долго шла…

Комната накренилась. Генри поднял Вивьен, и она обмякла в его руках, как тряпичная кукла. Надо сделать это самой. Набрать в карманы камней, кирпичей, чего-нибудь тяжелого, войти в Серпентайн и брести, шаг за шагом, пока не увидишь огоньки.

Генри целовал ее лицо мокрыми губами. Он прерывисто дышал. От него пахло бриллиантином и перегаром.

– Ну вот, – говорил он. – Я тебя люблю, ты же знаешь, но ты так меня злишь. Тебе не следовало так меня злить.

Крохотные огоньки, много-много, а за ними – Пиппин. Он обернулся и вроде бы впервые ее заметил…

Генри внес ее по лестнице, чудовищный жених с невестой на руках, и заботливо уложил в постель. Надо сделать это самой. Все вдруг стало просто и ясно. Она сама, Вивьен, – последнее, что в ее силах отнять у Генри. Он снял с нее туфли, аккуратно расправил волосы на подушке.

– Твое лицо. Твое прекрасное лицо. – Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. – А теперь отдыхай. Когда проснешься, тебе будет лучше. – Генри коснулся губами ее уха. – И не волнуйся больше из-за Джимми Меткафа. Я все уладил. С ним разобрались: он мертв, гниет на дне Темзы. Больше он между нами не встанет.

Тяжелые шаги, звук закрываемой двери, щелчок ключа в замке.

Пиппин махнул рукой, то ли приветственно, то ли призывно, и Вивьен рванулась к нему…

Она пришла в себя часом позже, все в той же спальне дома номер двадцать пять по Кемпден-гроув. Солнце светило в окно, и Вивьен торопливо закрыла глаза. Боль пульсировала в висках, в глазницах, в затылке. Вся голова была как переспелая слива, упавшая с высоты на каменные плиты. Вивьен лежала пластом, силясь вспомнить, что произошло и отчего ей так больно.

Воспоминания приходили волнами, мешаясь, как обычно, с образами бегства через туннель. Их вынести было тяжелее всего – ощущение высшего счастья, более яркого, чем реальность, бесконечно манящего и желанного…

Вивьен, морщась, двинула руками и ногами поочередно, проверяя, сможет ли встать. Это входило в ритуал: к возвращению Генри она должна «оклематься»; он не любил, когда она отлеживается слишком долго. Ноги вроде бы были целы. Хорошо – когда она прихрамывает, Генри сердится. Руки в синяках, но не сломаны. Скула пульсировала, в ухе по-прежнему стоял звон, половина лица горела. Странно. Обычно Генри не бил ее по лицу, чтобы не оставлять заметных следов. Вивьен – его сокровище, и ему неприятно думать, как она его разозлила, как плохо себя вела. Пусть синяки остаются под одеждой, напоминанием Вивьен, как сильно муж ее любит – он бы не поднял руку на женщину, если бы не обожал ее с такой силой.

Вивьен отогнала мысли о Генри. Что-то другое пробивалось на поверхность сознания, что-то очень важное. Как будто комар жужжит ночью над ухом – близко, а не поймаешь. Вивьен застыла, чтобы не спугнуть мысль, выждала, когда жужжание станет громче и… Она ахнула. Ее собственная боль отошла на второй план. «И не волнуйся больше из-за Джимми Меткафа. Я все уладил. С ним разобрались: он мертв, гниет на дне Темзы. Больше он между нами не встанет».

Грудь сдавило. Джимми… Он не пришел сегодня на встречу. Она ждала, а он не пришел. Джимми не мог обмануть или забыть. Значит, что-то помешало ему прийти.

Генри знает его имя. Он каким-то образом все выяснил и позаботился, чтобы с Джимми «разобрались». Такое уже случалось с теми, кто вставал у Генри на пути. Он никогда сам не марал рук – Вивьен единственная испытала на себе силу его кулаков. Однако у Генри есть свои люди, и Джимми не пришел на встречу.

Вивьен услышала дикий звериный вой и лишь мгновение спустя поняла, что это ее собственный крик. Она свернулась калачиком, обхватила руками голову, чтобы унять боль, и замерла, уверенная, что никогда больше не сможет шевельнуться.

Когда она очнулась в следующий раз, солнце уже не било в лицо, а комнату наполнял синий предвечерний сумрак. Судя по рези в глазах, Вивьен плакала во сне, но сейчас слез уже не было, только пустота внутри. Все, что в мире оставалось хорошего, умерло. Генри об этом позаботился.

Откуда он узнал? Да, у него есть шпионы, однако Вивьен была так осторожна. Она пять месяцев ходила к доктору Томалину, и ее не выследили. Она разорвала отношения с Джимми, именно чтобы это предотвратить, разорвала, как только услышала от доктора Руфуса про намерение Долли…