XIX.

Семью днями ранее состоялся суд над генералом Ригером Стоуном. Со стороны обвинителей находились полководец Дориан Нильфад вместе со своей супругой и дочерью и генерал Фирдес Отсенберд.

Судьёй был назначен Льюис Фоттейд, один из приближенных Его Величества и член Тайного Совета Короны. Впрочем, его назначение не было удивлением ни для кого, ибо именно он являлся ответственным за законопослушность военных лиц.

— Кхм, — откашлялся Фоттейд и начал: — Господин генерал Ригер Стоун, обвиняемый за превышение своих должностных полномочий и незаконное взыскание налогов с гражданских лиц, прошу встать.

Грозно отодвинув стул, что тот едва не рухнул наземь, генерал послушался. По выражению лица Стоуна было абсолютно очевидно, что тот не верит в свое осуждение. Это нервировало и Нильфада и Отсенберда.

— Пап, а долго будет идти суд? — обратилась к Дориану светловолосая девица лет семнадцати на вид с аккуратным чертами лица и стройной фигурой, спрятавшейся за зимним тулупом.

— Нет, Лида, мы закончим его быстро, поверь. Этот мерзавец ответит за свои грехи… — ответил отец, приобняв её одной рукой.

— А этот, Ригер… что вообще сделал? — спросила жена Дориана у Фирдеса.

Выглядела она как копия своей дочери, но более полной и фигуристой.

— Ох, Марта… Этот урод… он обокрал жителей маленькой деревеньки, которая и без него страдала от неурожая и чрезмерного голода… — с желчью в речи и глазах объяснил Фирдес.

— Тишина в зале суда, господа! — резко выдал Льюис, дочитав рапорт, написанный Вэйрадом. — По причине невозможности явки на заседание Вэйрада Леонеля, его обвинения берёт на себя Дориан Нильфад, верно?

— Так точно, — встав, продекларировал полководец.

— И вы не отрекаетесь от своих слов и обещаете быть честными сегодня?

— Да, обещаю.

— Предупреждаю: в случае обнаружения клеветы в ваших словах вы будете осуждены по закону Невервилля о лжи в судебном процессе. Вы осознаете это и отдаёте себе отчёт?

— Да! — громко произнёс Нильфад.

— Выдвигайте обвинения.

— Господин Ригер Стоун, воспользовавшись своим статусом, незаконно изъял личные пищевые запасы гражданских лиц (подтверждено многочисленными свидетелями и пострадавшими, что отмечено в следствии), тем самым нарушил военный кодекс Невервилля. Хочу обратить внимание судьи на некоторые последствия, отмеченные в последней главе следствия. Из-за его действий пострадало несколько жителей. А по уставу 321 никто не имеет право изымать в качестве провизионного оброка пищу у семей с тяжёлым положением, таким как: болезнь кого-то из членов семьи…

— Я знаю закон, господин. Давайте избавимся от перечисления, — прервал изречение судья.

— Кхм… Но господин Ригер Стоун не взял на себя ответственности за действия своих подчинённых, что перечит военному уставу: генерал не имеет права отрекаться от своих подчиненных. У меня всё.

Льюис Фоттейд слегка зевнул, пролистал бумаги, выложенные у себя на столе и произнёс:

— Господин генерал Ригер Стоун, что вы способны сказать в свое оправдание?

— Нарушение устава 321 лежит не на моей ответственности. Как я уже указал в защитном письме, я не отдавал такого приказа и уж тем более не мог знать о состоянии жителей. В защитном письме я указал все лица, которые решили учинить самопроизвол. И подтверждено также многими, что приказ о сборе провизионного оброка я не давал. Единственное, я сознаюсь в том, что утаил эту деталь при ведении следствия по причине того, что не хотел причинить ущерб своим товарищам. У меня всё.

— Ах ты лживая сволочь… да что он несёт! — хором кряхтели Фирдес и Дориан, стиснув зубы.

— Протестую, — произнёс громко Нильфад, — это наглая клевета! Абсолютно очевидно, что он лжет!

— Молчать! Я выслушал вашу позицию. И сейчас желаю услышать офицера Бутера и лейтенанта Херувина, ответственных за самопроизвольный сбор оброка с гражданских.

Два солдата в военной форме встали: один был толстый и бородатый с вьющимися длинными волосами, другой — тощий с заплетенной косичкой и нелепыми усами.

Оба, запинаясь, словно забывая, что хотели сказать, судорожно переглядываясь и нелепо направляя взор в сторону генерала Стоуна, произнесли практически идентичные речи. Тощий лейтенант выдал, мол, он перед товарищами хотел похвастаться новым званием, потому и решил с гражданских собрать чего-нибудь. Офицер-сотник Бутер же сказал, что хотел перед генералом выслужиться, потому и повёл часть своих людей на побор. В конце речи Бутер зачем-то и вовсе припал на землю и с жалобным тоном стал оправдываться и просить прощения, прикрываясь наличием семьи.

После этой жалкой и неказистой сцены судья Фоттейд объявил:

— Через некоторое время я оглашу вердикт: мне необходимо ещё раз оценить всю ситуацию и проанализировать все сведения и показания. Заранее скажу, что граждане пострадавшие уже дали свои показания за пределами суда в силу того, что не имели возможности явиться…

Все сидели в напряжении и полной тишине. Со лбов Отсенберда и Нильфада потекли струйки пота. Стоун сидел неподвижно, прожигая хитрым взглядом судью.

И наконец Льюис Фоттейд отвёл взгляд с бумаг и заговорил:

— Признаю генерала Ригера Стоуна в данном вопросе невиновным! А офицера Бутера и лейтенанта Херувина ожидает каторга сроком полгода. Решение судьи обсуждению и оспариванию не подлежит.

Семья Нильфада и Фирдес сидели в полнейшей исступлении, не понимая, как это могло произойти. Супруга и дочь с сожалением глядели на полководца. Лида прильнула к отцу на дрожащие колени.

Ригер Стоун же сразу же удалился из зала суда, оставшись явно довольным, хотя и вовсе не удивлённым решению судьи. Что было, к слову, подозрительно для всех присутствовавших.

Офицер Бутер и лейтенант Херувин яростно сопротивлялись солдатам, которые уже принялись заточать их в кандалы. Когда тех уже подвели к самому выходу из зала суда, они выкрикнули:

— Это несправедливо! Нас подставили, стойте! Это чёртов Стоун! Я его прибью! Предатель!

— Ладно, пошли отсюда… — томно и печально тихо произнёс Фирдес, вставая и в некой апатии задвигая стул. — Все равно было ясно, что эта сволочь себя прикроет… Нет в этом мире и доли справедливости…

— Я сам свершу справедливость по отношению к Ригеру Стоуну! Он ответит за смерти невинных… — грозно вымолвил Дориан едва слышимым тоном, когда все уже ехали в экипажах, направляясь домой.

— Брось эту ересь, друг, — ответил Фирдес. — Убийством за смерти не отплатишь.

— Почему я вынужден терпеть этот ужас?! — воскликнул Дориан.

— Потому что у тебя есть семья, глупец! Твоя прекрасная дочь и прелестная супруга… Как ты можешь и думать о том, что способен оставить их одних? А в случае убийства ты определённо оставишь их одних, — яростно высказал Отсенберд. Но затем, остыв, продолжил: — Я ведь не настолько уж и холоден, как ты думаешь. Я всё понимаю. Хоть и не