— Что ты только что сказал? — Папай навел пистолет на голову Лайонела, глаза под маской скользнули по невозмутимому лицу Раерсона и вернулись к Лайонелу.

— Еще один герой? — Каспер взял сумку со стойки, подошел к нашему столу и приставил ствол дробовика мне к затылку.

— Выступает, — сказал Папай. — Херню несет.

— Хочешь что-то сказать? — спросил Каспер и наставил дробовик на Лайонела.

— Ну, говори, не стесняйся. — Каспер повернулся к Папаю: — Прикрой пока остальных троих.

Дуло калибра 11,43 миллиметра обратилось в мою сторону, и его черный глаз заглянул в мои.

Каспер сделал еще шаг к Лайонелу:

— Давай, погавкай. А?

— Зачем вы их провоцируете? Они же вооружены, — сказала одна секретарша.

— Просто сидите тихо, — прошипела ее спутница.

Лайонел — губы плотно сжаты, пальцы как будто пытаются проделать дыру в столе — взглянул снизу вверх на лицо в маске.

— Ну давай, здоровяк, попробуй, — сказал Каспер. — Попробуй. Поговори мне еще.

— Не буду я слушать эту херню, — сказал Папай.

Каспер приставил дуло дробовика Лайонелу к переносице:

— Заткнись!

Пальцы Лайонела задрожали, и он моргнул из-за капли пота, стекшей ему в глаз.

— Да он слушать не желает, — сказал Папай. — Просто хочет и дальше херню нести.

— Так, что ли? — спросил Каспер.

— Всем сохранять спокойствие, — сказал бармен, стоявший с поднятыми руками.

Лайонел ничего не сказал.

Но все присутствовавшие в баре, пребывавшие в состоянии душевного смятения и уверенные в неминуемой смерти, запомнят то, что грабители хотели вбить им в головы: то есть что Лайонел что-то говорил. Что все мы за своим столом что-то говорили. Что мы сами спровоцировали грабителей, которые были и без того на взводе, и они нас за это убили.

Каспер передернул затвор дробовика, и этот лязг показался нам выстрелом из пушки.

— Должен вести себя, как большой человек. Верно?

Лайонел открыл рот и сказал:

— Пожалуйста.

— Стойте, — сказал я.

Дула дробовика обратились ко мне, я не сомневался, что их темный просвет станет моим последним впечатлением в этой жизни.

— Детектив Реми Бруссард, — заорал я так, чтобы все в баре услышали. — Все расслышали это имя? Реми Бруссард! — Я взглянул в глубоко спрятанные под маской голубые глаза и прочел в них страх и смятение.

— Не делайте этого, Бруссард, — сказала Энджи.

— Заткнись, твою мать! — На этот раз это был Папай, но хладнокровие изменило ему. Он должен был прикрывать напарника, следить за сидевшими за нашим столом, но у него свело судорогой мышцы предплечья.

— Все кончено, Бруссард. Все кончено. Мы знаем, что это вы похитили Аманду Маккриди. — Я вытянул шею и посмотрел в сторону стойки. — Все расслышали имя? Аманда Маккриди.

Я повернулся обратно, и мне в лоб уперлись холодные дула дробовика, а перед глазами возник изогнутый красный палец, лежавший на спуске. С такого расстояния он казался похожим на насекомое или красно-белого червяка. Можно было подумать, что он наделен сознанием и двигается по собственной воле.

— Закрой глаза, — сказал Каспер. — Крепко закрой.

— Мистер Бруссард, — сказал Лайонел. — Пожалуйста, не делайте этого. Пожалуйста.

— Жми на спуск, твою мать, — бросил своему напарнику Папай. — Жми давай.

— Бруссард… — начала было Энджи.

— Хватит твердить! Заладили, Бруссард, Бруссард, — сказал Папай и отбросил стул ногой в стену.

Сидя с открытыми глазами, я кожей чувствовал цилиндрическую поверхность дула, запах оружейного масла и сгоревшего пороха и следил за лежавшим на спуске пальцем.

— Все кончено, — повторил я, и эти слова, пройдя через пересохшее горло и рот, прозвучали как нечленораздельный стон. — Все кончено.

Наступила долгая томительная тишина, во время которой, казалось, был слышен скрип оси, вокруг которой вращается земля.

Каспер опустил, а Бруссард склонил голову набок, и в его глазах я увидел то же, что было вчера во время матча, — взгляд твердый, горящий, с пляшущими в нем искрами.

Ему на смену пришло смиренное осознание поражения. По всему телу пробежала дрожь, палец соскользнул со спуска, и ствол дробовика опустился.

— Да, — тихо сказал он. — Кончено.

— Что мозги мне е…?! — сказал его напарник. — Надо это сделать. Надо, понимаешь. У нас же приказ. Ну, давай. Живо!

Бруссард покачал головой, а вместе с нею и маской с апатичным детским выражением:

— Кончено. Уходим.

— Да пошел ты! Кончено! Не можешь пришить этих мудаков? Дерьмо ты после этого! Зато я могу.

Папай поднял руку, навел пистолет в лицо Лайонелу. Раерсон уронил руку на колени, и первый приглушенный выстрел прозвучал из-под стола. Пуля прошла через левое бедро Папая.

Он стал падать на спину, выронил пистолет, а Лайонел вскрикнул, одной рукой схватился за голову и повалился со стула.

Раерсон выхватил пистолет из-под стола и дважды выстрелил в грудь Папаю.

Бруссард нажал на спуск дробовика, и я успел разобрать паузу — микросекунду от момента удара бойка по капсюлю до взрыва пороха в гильзе, адским грохотом отозвавшегося у меня в ушах.

Левое плечо Нила Раерсона исчезло во вспышке пламени, распыленной крови и кости, просто растаяло в воздухе, взорвалось, испарилось одновременно с хлопком выстрела. Сгусток с влажным хлюпаньем ударил в стену, тело Раерсона стало валиться со стула. В клубах дыма стволы дробовика в руках Бруссарда обратились к потолку, а стол вместе с Раерсоном упали влево. Пистолет выпал у него из руки, отскочил от стула и стукнулся об пол.

Энджи успела достать из-под стола пистолет и рыбкой нырнула влево. Бруссард стал разворачиваться к ней, но я с разгона ударил его головой в живот, обхватил, потащил в сторону стойки и ударил позвоночником о поручень. Он крякнул от удара, но тут же приставил дула дробовика мне к затылку.

Я упал коленями на пол, руки разомкнулись и отпустили его, Энджи вскрикнула:

— Бруссард! — и выстрелила.

Пока я доставал пистолет, он бросил в нее дробовик, попал в грудь, удар сбил ее с ног.

Бруссард перепрыгнул через лежавших на полу игроков в дротики и, как прирожденный атлет, бросился к выходу на улицу.

Он приближался к двери. Я закрыл левый глаз, прицелился и дважды в него выстрелил. Правая нога у него дернулась и поехала по полу в сторону, но он успел добежать до угла, открыть засов и выскочить в темноту.

— Энджи!