Видела она Анкиного папу. Нормальный. Высокий, накачанный, но совсем не агрессивный. Добрый даже. Больше всего любит толстые бутерброды с сыром на белый хлеб с маслом. А еще он очень любит Костику что-нибудь запрещать. Не почистил тот зубы перед сном – а Костик у них частенько ночует, – дядя ему запрещает на несколько дней играть на планшете. Костик хмурится, обижается, на планшете не играет, зато начинает часами сидеть в туалете.

– Это он там играет, – хитро сообщила Анка. – Туалет как бы не квартира, а зона частных интересов. Там все можно.

– Это Костик сам придумал?

– Не, это папа так говорит. Он тоже любит в туалете сидеть. Только он там книжки читает.

И вот этот Костик сейчас на полном серьезе грозил Светику карами от грозного дяди.

Костик бы еще долго хвастался родственниками, но тут в порыве рассказа он махнул руками, врезался кистью о столешницу, зашипел, перебрал на лице несколько обиженных выражений.

– Так ты остаешься? – Светик не смогла скрыть довольной улыбки. Все-таки местный домовой работает четко.

– Нет, – буркнул Костик.

– Тогда мы уходим, – прошептала Светик и поднялась.

Дядя Лёка стоял около большого таза, устроенного на печке, мыл посуду. На плите шкворчала яичница. На Светиково движение покосился, но от работы не оторвался.

– Как? – тоже перешел на шепот Костик. – А Аня? Она еще три часа спать будет.

– Мы вдвоем пойдем, без Ани…

Костик перекосил рот, готовый закричать.

– Мы за ней потом вернемся. Если никто отсюда не выберется, мы останемся навсегда. Должен кто-то начать.

– Чего это – навсегда? – Костик полез на табурет, словно в сидячем положении он чувствовал себя уверенней. – Сами говорили, до выходных. В выходные точно поедем.

Светик дернула его за руку к себе.

– Никто никуда не поедет, если мы этого не сделаем! Ты же видишь – Анке здесь нравится, Глебу… – Она посмотрела в окно, там белоголовое пугало печально повесило свои рукава под дождем. – И ему тут нравится. Она их заколдовала.

– Кто это – она? – Костян сопел. Он разгонялся, как хороший паровоз. Так и виделось, что у него сейчас из ушей рванет дым. – Я все Ане скажу! Ты меня специально пугаешь! – Он перешел сначала на голос, а потом на крик. – Ты хочешь, чтобы я тебя боялся! А я не боюсь! Я дяде пожалуюсь! Он тебя прибьет! Аня!

– Тише, тише, – подошел дядя Лёка, как раз вовремя, чтобы развернувшийся Костик ткнулся ему в живот. – Не надо шуметь! А посмотри, что у меня есть! Ну же, малыш! – Дядя Лёка подтолкнул сжавшегося Костика, но тот отрицательно замотал головой. – А что я нашел?

Дядя Лёка поднял руку, и у Светика на мгновение потемнело в глазах. Это была шоколадка. Желтенькая упаковка с розовощекой девочкой в платке. Новенькая. Целенькая.

– Шоколадка! – тут же забыл все свои печали Костик. Он прижал к себе плитку, словно это была его родная мать. Зыркнул злыми глазками по сторонам, проверяя, нет ли желающих на его радость покуситься. Желающих не было.

– Вот мы сейчас чай попьем, – хлопнул себя по бокам дядя Лёка и даже чуть присел, чтобы стать одного роста с мелкой врединой. – Поживешь еще немного у дяди Лёки? И яичница у меня почти готова.

Светик попятилась. Вид шоколадки рождал панику.

Новая плитка. Дядя Лёка никуда не отходил. Значит, ему дали. Здесь из щедрых раздатчиков только один человек. И даже не человек, а злой демон.

Костик зашуршал оберткой, впился зубами в коричневый край.

Светик зажмурилась.

Плитка с щелчком сломалась под его зубами.

Светик крутанулась и бросилась на выход.

– Света! Света! – звал в спину дядя Лёка, но больше она не останавливалась.

Ногами впрыгнула в сапоги, натянула куртку.

Дождь – не страшно, лишь бы скорее прочь!

Дождь был не сильный, так, слабый моросит. Светик надвинула ниже на лоб капюшон, прикинула, как долго ей придется идти.

Предположим, она сейчас добежит до дамбы. Лодки там нет. Кричать, прыгать – никто не услышит. Да и бежать мимо кладбища, мимо болота с Белой Женщиной – страшно, еще утащит в болото, утопит. А может, на маяк? Туда каждый день приезжает смотритель. Оттуда ее спасут быстрее.

Маяк! Анка за ночь сходила туда и обратно, и Светик сможет!

Девочка стояла около куста. Смотрела внимательно. Как будто спрашивала: «Неужели тебе здесь не понравилось?»

– Нет! Не понравилось! И оставь меня в покое! – вскрикнула Светик, спрыгнула с крыльца и побежала вокруг дома. Это направление показывал дядя Лёка, когда рассказывал о маяке.

«Маяк, маяк… Я хочу на маяк!» – как заклинание твердила Светик. Если девочка выполняет желания, пытаясь угодить гостям, то сейчас ей самое время поторопиться. Светик очень будет счастлива, если ее немедленно перенесут на эти самые семь или десять километров, и она окажется около маяка. И желательно, чтобы как раз в этот момент к берегу причаливала лодка смотрителя. Да! Ей очень хочется на маяк!

Показалось, что сверкнула молния, грохнуло и как-то разом потемнело. Она даже посмотрела на небо, потому что не помнила таких уж темных туч, легкий дождик не обещал грозы…

Неба над собой она не увидела. Там были кроны сосен. Далекие, темные. Они печально качались под порывами ветра, скрипели, недовольно покряхтывали. Ствол слева имел приметную извивистую кору, словно великан взял ее когда-то одной рукой за один конец, другой за другой и свернул в разные стороны. И она свилась, собравшись некрасивыми складками около веток.

Свиловатая…

Светик осторожно повернула голову. Кривой ряд крестов. Они клонились, каждый дальше другого, словно все хотели первыми увидеть – кто это к ним пришел.

Под сосной была уже знакомая могила с приподнятой плитой. За каменными крестами заступали на свое место железные кресты с вензелями по краям.

Светик почувствовала, что в горле у нее что-то застряло, и она откашлялась.

Скрипнула над головой сосна.

Светик медленно опустилась на хвою. Выхода не было. Их отсюда не отпустят никогда.

Светик бродила среди могил. Она уже ничего не боялась. Ей было все равно. Еще помнились собственные страхи, опасения. Белая Женщина, умершая Вера, призраки на пляже. В ушах стоял крик неизвестного, позвонившего дяде Лёке: «Немедленно уезжайте!» Но все это уже стало неважным. Когда-то давно она боялась кладбищ. Ей снились нехорошие сны – что ее закапывают, а она кричит, чтобы этого не делали, пытается выбраться, но ее все равно закапывают. Земля с кладбища – к неудачам. Их преследуют неудачи. И надо бежать отсюда. Звонить маме, отцу Глеба… Зачем звонить? Зачем бежать? Вот же оно – кладбище. И ничего страшного в нем нет. Никто не бежит к ней с лопатами, чтобы стукнуть по голове и закопать. Никто. И земля к сапогам не прилипает. Утрамбована земля, ни частички не застревает в ботинках.