— Но магистрат Вудворд может?

— Я не думаю, что он способен видеть их так, как вижу я, — ответил Мэтью. — Поскольку я клерк, а не юрист, мои мнения о колдовстве не складывались под влиянием судебных протоколов и догматов о демонологии.

— То есть, — спросила она, — вы не верите в ведьм?

— Я определенно верю в способность Дьявола творить зло на земле руками людей — мужчин и женщин. Но в то, что вы ведьма и что вы убили преподобного Гроува и своего мужа… — он запнулся, зная, что сейчас бросает себя в огонь и возврата не будет, — я не верю.

Рэйчел сказала нечто, очень тихо, но от ее слов у него закололо под ложечкой.

— А ведь вы можете ошибиться. Может быть, в этот самый момент я навожу на вас порчу.

Мэтью тщательно обдумал это перед тем, как отвечать.

— Да, я могу ошибаться. Но если ваш хозяин — Сатана, он утратил свое владение логикой. Он хочет освободить вас из тюрьмы, хотя сам проделал большую работу, чтобы вы туда попали. И если его цель — уничтожить Фаунт-Роял, почему бы ему не спалить весь город в одну ночь, чем жечь время от времени пустые дома? Не думаю, что Сатане важно, обитаем поджигаемый дом или пуст, вы согласны? И какой смысл вытаскивать этих трех демонов напоказ, как в театральной постановке? Зачем вам было появляться у Джеремии Бакнера и приглашать его посмотреть сцену, которая наверняка приведет вас на костер? — Он подождал ответа, но ответа не было. — Бакнер мог поклясться на Библии — да. Он может верить, будто то, что он видел, — правда. Но мой вопрос такой: что это такое — то, что двое мужчин и ребенок видят как истинное, но на самом деле это не реальность, а хитроумная фантазия? Это должно быть что-то большее, чем сон, поскольку Вайолет Адамс не спала, когда шла в тот день из школы. Кто может создать такой фантазм и как его можно выдать за реальность?

— Я не знаю, как это можно сделать, — сказала Рэйчел.

— Я тоже, но я верю, что как-то это было сделано. И моя задача — прежде всего выяснить все «как». Потом докопаться до «почему». А из этих двух ответов я надеюсь получить третий: «кто».

— А если вы не найдете ответов? Что тогда?

— Тогда…

Мэтью замолчал, зная ответ, но не желая его произносить: «Лучше всего переправляться, когда дойдешь до реки».

Рэйчел молчала. Затихли даже немногие крысы, вернувшиеся в стены после бойни Линча. Мэтью снова лег, пытаясь привести мысли в порядок. Раскаты грома стали ближе, и сила его будто потрясала землю до основания.

— Мэтью? — сказала Рэйчел.

— Да?

— Вы не… вы не могли бы подержать меня за руку?

— Простите?

Он не был уверен, что правильно расслышал.

— Не могли бы вы подержать меня за руку? Всего на минутку. Я не люблю грома.

— А!

Сердце у него забилось сильнее. Хотя он знал, что магистрат посмотрел бы на подобную вещь с большим подозрением, казалось неправильным отказать ей в малом утешении.

— Конечно, — ответил он и встал.

Подойдя к решетке, разделявшей камеры, он не нашел Рэйчел.

— Я здесь.

Она сидела на полу.

Мэтью тоже сел. Ее рука просунулась сквозь решетку, ища, и коснулась его плеча.

— Здесь, — сказал он и взял ее за руку.

Когда их пальцы переплелись, Мэтью обдало жаром, сперва обжигающим, потом чуть потише — он расходился медленно от его руки. Сердце стучало, и Мэтью был удивлен, что она не слышит, потому что будто военный оркестр играл марш прямо у нее над ухом. До него дошло, что это, может быть, последняя протянутая ей рука.

Снова напомнил о себе гром, и снова дрогнула земля. Мэтью ощутил, как крепче сжалась рука Рэйчел. Он не мог избавиться от мысли, что через семь дней женщина будет мертва. Она превратится в кости и золу, и ничего не останется от ее голоса, от ее прикосновения, от ее неотразимой сущности. Огонь выжжет прекрасные бронзовые глаза, эбеновые волосы зашипят в пламени.

Через семь дней.

— Вы не ляжете около меня? — спросила Рэйчел.

— Что?

— Не ляжете около меня? — Голос ее звучал едва слышно, будто с завершением суда кончилась ее сила духа, сокрушенного воздвигнутыми против нее уликами. — Я думаю, что могла бы поспать, если вы будете держать меня за руку.

— Да, — ответил он и опустился на спину, не выпуская ее руки. Она тоже прислонилась к прутьям решетки, так близко, что жар ее тела ощущался даже сквозь грубую грязную мешковину.

Заговорил гром, ближе и сильнее. Рука Рэйчел стиснула руку Мэтью почти до боли. Он ничего не сказал, потому что ничего не мог сказать из-за стука сердца.

Какое-то время гром бушевал над Фаунт-Роялом, как сорвавшийся с цепи буйвол, но наконец стал уходить к морю, старея и становясь ворчливым с ослаблением своих сил. Руки узников так и остались переплетенными, хотя сон увлек их разными дорогами. Мэтью однажды проснулся и прислушался к безмолвной темноте. Спросонья он не совсем понял, но ему показалось, что кто-то тихо всхлипнул.

Показалось или было на самом деле, но звук не повторился. Мэтью сжал руку Рэйчел. Она ответила пожатием.

И все.

Мэтью всплыл из дремы перед первыми петухами. Оказалось, что его рука до сих пор держит руку Рэйчел. Когда Мэтью попытался осторожно ее высвободить, Рэйчел открыла глаза и села в сером полумраке, с застрявшими в волосах соломинами.

Настало утро двоякого обещания — вскоре Мэтью получит и плети, и свободу. Рэйчел ничего ему не сказала, но отодвинулась к дальней стене своей камеры ради иллюзии уединения у помойного ведра. Мэтью отошел к собственной дальней стене и стал плескать воду себе в лицо, потом тоже потянулся к необходимому ведру. Такая организация его ужаснула в тот день, когда он вошел в тюрьму, но сейчас он относился к этому как к вещи необходимой, которую надо поскорее сделать и забыть.

Он съел кусок черствого хлеба, запасенного со вчера, потом сел на скамью, опустив голову и ожидая звука открывающейся двери.

Ждать пришлось недолго. С фонарем в руке в тюрьму вошел Ганнибал Грин. За ним следовал магистрат, облаченный в длиннополую кофту и шарф, распространяя вокруг себя едкий запах мази, с лицом скорее меловым, чем серым, с темно-багровыми впадинами под распухшими глазами. Болезненный вид Вудворда напугал Мэтью больше, чем ожидание плетей; и передвигался магистрат медленным, болезненным шагом.

— Время. — Грин отпер камеру Мэтью. — Выходи.

Мэтью встал. Он боялся, но не было смысла тянуть. Он вышел из камеры.

— Мэтью? — Рэйчел стояла возле решетки. Он повернулся к ней со всем вниманием. — Что бы со мною ни сталось, — тихо сказала она, и свет фонаря отражался в янтарных глазах, — я хочу сказать тебе спасибо за то, что слушал меня.