«Ох, Ангелов, с кем поведешься — так тебе и надо».

Тут ритмичная перекличка аварийщиков в наушнике вскипела разворошенным муравейником.

Петя поднял глаза на экран планетного вещания как раз вовремя, чтобы увидеть дона Рэбу в полном епископском облачении, тяжко оседающего на лестницу Мирового Совета. А еще — невзрачного серого человечка с пистолетом в руке, делающего шаг с перил в километровую пропасть.

29 июля 36 года

09.15

…Отец Шига смотрел в облака. Лицо его было безмятежно — понимающий человек сказал бы, что боевой магистр Ордена весьма обеспокоен.

— Товарищ Рага, — сказал он по-русски, — возьми себя в руки и повтори сначала.

— Товарищ Шига… Дмитрия убили… Смотреть страшно. Только по шраму на пятке и опознали.

Страшно было слышать слово «страшно» от испытанного брата, в Арканарском очищении к вящей славе Господней отпустившего души восьми десятков еретиков. Ни разу не повторившись в выборе способа отпущения.

— Знаешь, товарищ Шига… Я такое видел… Мне кажется… Дона Ита…

Только железная выдержка помешала боевому магистру привычно омахнуться большим пальцем, отгоняя нечисть.

— Товарищ Рага. Дмитрия пытали?

— Да.

— Что он мог рассказать? По максимуму?

В ответе не было и тени сомнения:

— Всё.

Секунду отец Шига молчал, прокачивая варианты. Значит, Ита с Земли? Что делал бы нормальный землянин, получив такую информацию? А ненормальный?

Наконец решение было принято:

— В космопорт! Поднять аварийщиков! Перехватить на посадочном портале!

29 июля 36 года

09.25

…Сабина нутром чувствовала засаду. И засаду эту она бы устраивала на посадочном портале. По всем правилам, сейчас полагалось все бросить и повторить попытку в другой раз. Но бывают такие случаи, когда остается только плевать на все и идти на рожон, надеясь, что времени хватит на пару слов или хотя бы на пару выстрелов.

Ей не дали. Ни одно оружие не убивает мгновенно, но Сабину просто сбили парализаторами.

Уложили на носилки, понесли. Она по-прежнему была в полном сознании, но ни пошевелиться, ни слова сказать не могла. Только слышала, как, застегивая кобуры парализаторов, аварийщики успокаивают встревоженных пассажиров: «Все уже закончилось… Это несчастная больная женщина… Да, ее будут лечить… Нет, „Печора" уйдет по расписанию». Над ней проплывали потолки. Потом коридор раскрылся в просторное, залитое ярким белым светом помещение. Где-то на стене бухтел экран планетного видения.

Откуда-то сбоку возник бодрый, хорошо поставленный голос:

— Вот она где, наша больная… Ну, будем проводить реморализацию.

Сабину уложили в реморализатор, разрезали на ней одежду. Щелкнули фиксаторы. На голову лег шлем.

— Доктор Александров, — еще один, чуть встревоженный голос, — моторная активность не восстанавливается. Тонус скелетной мускулатуры — менее одного балла.

— А что сами-то думаете, коллега?

— Гиперчувствительность?

— Проще коллега, будьте проще… Не изобретайте сущностей сверх потребного. Ну, выставил кто-то парализатор на повышенную мощность, бывает. Ребята поволновались, горят рвением.

— Роман Леопольдович, а может, дополнительное обследование? Ведь по протоколу реморализации…

— Коллега? Вы что? Мы за ней десять лет гоняемся! Эта женщина опасна! Да если б она была в состоянии — мы бы все уже здесь лежали с перерезанными глотками. Действуйте, коллега.

К Сабине подключили монитор — пульс, давление, кардиограмма, энцефаллограмма, — она не шевелилась. Лишь глаза сфокусировались на экране планетного видения.

29 июля 36 года

09.45

…Директор Симонов был рассержен.

— Казимир, мы не можем позволить себе опаздывать на заседание Мирового Совета!

— Прошу прощения, Александр Васильевич. Виноват.

И глайдер Сташевский вел сегодня омерзительно — нестерпимо медленно, регулярно теряясь.

— Казимир, да что с тобой?! Не выспался?

Ответить тот не успел — ослепительная вспышка полыхнула точно впереди, еще через несколько секунд машину тряхнуло и начало швырять в стороны. Казимир сбросил оцепенение, движения стали стремительными и точными. Каким-то чудом ему удалось удержать глайдер на курсе.

— Там должны быть раненые, — прокричал Симонов, но Казимир и так шел на посадку.

Глайдер сел в кромешном аду. Крики раненых, развалины зданий — и все это засыпано серой пылью. Пыль забивала глаза, мешала дышать. Первое, что увидел Александр Васильевич, была девочка, придавленная обломком стены. Она лежала молча, лицо у нее было бледным и отрешенным. Невероятным усилием он приподнял глыбу на несколько сантиметров. Внезапно стало легче. Казимир аккуратно принял вес на себя, отвел от ребенка и уронил. Симонов принялся оказывать первую помощь, а Сташевский бросился к следующему завалу…

Все новые люди приходили им на помощь. Лица у всех были похожие — серые от пыли, злые, оскаленные. Это было странное единение — единение беды.

29 июля 36 года

10.00

…Ангелова не покидало ощущение нереальности происходящего, казалось, идет плохая видеопостановка. Началось все в тот момент, когда на мониторе в первый раз возникла серебристая громада лайнер-звездолета «Печора», как-то играючи ныряющая в здание Мирового Совета. И огромная серая башня, величественно обрушивающаяся в себя. И ослепительная вспышка, когда рванул маршевый двигатель.

А потом — раненые, убитые, развалины, пылевое облако, накрывшее город…

Дальше пошли новости другого рода. Земля, подвергшаяся нападению неизвестного и безжалостного врага, обнаружила себя совершенно обезглавленной. Погибли профессионалы — лучшие из лучших…

Потом на экране возник очень бледный, но решительный дон Рэба. Согласно уставу Мирового Совета, он, единственный оставшийся в живых член Совета, принимал на себя всю ответственность — до избрания нового состава. Было видно, что каждое слово причиняет ему немалую боль…

Он выразил сочувствие родным погибших в катастрофе, призвал всех сплотиться в этот час. Отказался делать какие-либо предположения о том, чьей атаке подверглось человечество, сказав лишь, что желает иметь дело с фактами, а не с сомнительными теориями. Очень коротко изложил вопросы, обсуждавшиеся в это утро на Совете, упомянув гипотезу Странников. В заключение он сообщил, что вводит в действие план «Йормала» — план глобальной всепланетной обороны.

Петя оторопело слушал. 49 звездолетов, способных превращать планеты в пустыни, — в руках одного дикаря? Что делать? Беда была в том, что еще никогда с того памятного дня на Базе Пете не приходилось принимать решений.