Узнал я и другое, чего не знал прежде (да и не особенно хотел знать). То, что у Энаиты явно больше рычагов давления на других, чем я думал. По сути, она являлась именно тем эфором, которого можно было бы назвать «ответственным» за Сан-Джудас и пребывающих там земных ангелов, и только теперь я понял, как ей удалось провернуть такое огромное и безумное дело, как создание Каиноса.

Но это ставило другие вопросы. Работал ли на нее Темюэль с самого начала? Может, именно поэтому на суде не всплыло ничего, что могло бы выставить его в плохом свете. Может, она с самого начала выбрала меня в качестве козла отпущения и использовала Темюэля в качестве пастуха, который должен привести меня прямиком на бойню.

Но это тоже не казалось мне правильным, и, как я уже говорил, у меня были другие поводы для беспокойства в тот момент. Некоторых моментов роли Мула в моем падении я тогда совсем не понимал.

— Полагаю, что более не осталось вопросов относительно обвинений, — сказала Терентия, когда допрос приблизился к окончанию.

Я ощутил волнение бесплотных существ, бесчисленных зрителей, где бы они ни находились, услышавших сигнал того, что все это омерзительное действо заканчивается. Пришло время Правосудия, так они думали, наверное.

— Никто ничего не хочет добавить?

И тут Караэль, ангел-воин и герой Падения, сказал такое, второй раз за мою бледную ангельскую жизнь, что я готов был обнять его и задушить в объятиях.

— На самом деле, думаю, что мне хотелось бы услышать, не скажет ли обвиняемый что-то в свою защиту, — сказал он.

— Зачем? — спросила Энаита сладчайшим голосом девочки-куколки, но мне показалось, что я ощутил ее ярость. — Разве у этого Долориэля не было множества шансов уже высказаться? Вместо этого он насмехался над судом, избегал прямых ответов и испытывал терпение Эфората, отпуская едкие замечания.

— Боюсь, я соглашусь с Энаитой, благословенной сестрой нашей, — подпел ей Чэмюэль. — Единственная ценность этого ангела для Небес в том, что он представляет собой дурной пример, и ценность эту мы не обретем, пока не приговорим его.

— Разиэль? — спросила Терентия. — Что скажешь, товарищ?

Загадка заключалась в том, что пятый эфор ни на каплю не открылся, лишь добавив (после долгого намеренного молчания, от которого с меня бы пот градом катил, будь я в физическом теле):

— Я бы тоже желал услышать, что скажет арестованный.

Я едва не вскричал от радости, хотя мой рок был отсрочен, возможно, всего на несколько секунд. Решающий голос остался за Терентией. Ее сияние слегка ослабло, и я уже испугался, что она лишит меня этого крохотного последнего шанса. Поскольку у меня была идея. Да, плохая, как всегда. Мне такие часто в голову приходят, когда я нервничаю по поводу того, что кто-то хочет меня уничтожить. Но та идея была моим единственным шансом.

— Не вижу в этом вреда, — наконец сказала она. — Можешь говорить, Долориэль.

Я знал, что если я попытаюсь сказать что-либо, связанное с Энаитой, установленные ею во мне предохранители остановят меня сразу же. Надо было соблюдать осторожность. У меня была только одна попытка.

— Благодарю вас, Господа, — сказал я. — Вместо того, чтобы делать заявление, я бы хотел вас попросить о разрешении. Прошу внимательно отнестись к этому.

Воздействие Энаиты не было пассивно — я чувствовал, как она нависает над моими мыслями, будто ужасный скряга, готовый выхватить все полезное раньше, чем я успею произнести это. Единственная моя надежда была на то, что я смогу застать ее врасплох, избрав иное направление. Образно говоря, я сделал глубокий вдох прежде, чем заговорить.

— Мы ждем, Долориэль, — сказала Терентия таким тоном, будто у нее кончалось терпение.

— Очень хорошо. Со всем уважением прошу вашего разрешения отсрочить исполнение приговора, пока не станут известны все факты.

— Что это значит? — возмутился Чэмюэль, будто ворчливый старик, которому не дали вовремя лечь спать. — Факты? Мы раскрыли все факты!

— Если вы отложите вынесение приговора и временно освободите меня… — начал я.

Внезапно я почувствовал, как Энаита будто когтями вонзилась в мои мысли, пытаясь задавить то, что я хочу сказать, раньше, чем это прозвучит. На мгновение мне показалось, что она прервет не только мои мысли, но и само мое существование. Я задыхался, хотя на Небесах у меня не было ни рта, ни легких. Но во время нашей борьбы в музее я приобрел некоторый опыт. Я стал сопротивляться ее нападению, боролся, пытаясь оставить свободной хотя бы малую часть себя. Если бы я собирался прямо назвать имя Энаиты, я бы не смог ничего сделать, но моя воля застигла ее врасплох, ненадолго, так, что я успел выпалить:

— Если вы меня освободите, я доставлю вам Адвоката Сэммариэля — моего друга Сэма Райли, как зовут его на Земле. Он тот, кто привел меня к Третьему Пути, у него есть ответы, которые не могу дать вам я. Он сбежал, и вы никогда не сможете поймать его. Освободите меня, совсем ненадолго, и я передам его вам.

— И как же тебе это удастся? — с искренним удивлением спросила Терентия. — Если мы, со всем могуществом нашего Эфората, не можем его найти, если мы не можем настичь его в этом еретическом мире под названием Каинос, как ты это сделаешь?

— Я знаю, как пробраться туда. А еще он мне верит.

Да, я спасал себя, предавая лучшего друга.

Признаюсь, у меня были в жизни моменты гордости собой, но не этот.

Для меня произошло совсем мало, или вовсе ничего, когда меня отправили на Землю, хотя пятеро эфоров наверняка некоторое время обсуждали детали этого. Я же в следующий момент просто оказался на главной площадке Музея техники, там, где Мул передал меня в руки оперативников «ООУ», рядом с той самой скамейкой у фонтана. Я был в той же самой одежде. И даже пистолет в кармане куртки остался. С ума сойти, правда?

Еще более безумным было то, что когда я прошел через стоянку, то обнаружил мою машину-такси там же, где и оставил, желтую и блестящую после недавнего дождя, будто свежий банан. Вряд ли кто-то решил бы обо мне позаботиться и перенести поближе к машине. Почему вообще она еще здесь стоит, вместо того, чтобы быть разобранной на части в каком-нибудь небесном штрафном гараже в поисках улик?

После всего, что я пережил, я слишком сильно нервничал, садясь в машину и заводя двигатель, словно один из сицилийских судей, ведущих процессы против мафии. Но машина не рванула, только кашлянула мотором и завелась, вероятно, из-за проблем с карбюратором. Когда я сдал назад, то увидел, что на стоянке осталось сухое пятно. Значит, ее вообще не перемещали.

Все тот же мешок из-под «Эль Гран Тако» на полу Все те же банки из-под «Кока-колы», оставленные амазонками на заднем сиденье. Внутри машина выглядела совершенно нетронутой, хотя было бы глупо предполагать, что ее не напичкали аппаратурой слежения по самую крышу.