Она отгораживается, живет как затворница.

— Такова мадемуазель д'Обинье, — рассудительно сказала Жанна. — И мы должны принять это и делать все, что в наших силах, чтобы ее жизнь была сносной.

— Вы, как всегда, правы, Жанна. Она действительно хочет, чтобы мы навещали ее?

— О да, она с нетерпением ждет встреч с вами. Она любит отдыхать и размышлять сразу после полудня, но если вы будете приходить в три, а уходить в пять, то это ей понравится.

Она любит порядок и хочет, чтобы жизнь шла по схеме.

— Что ж, я буду приезжать каждый день, пока она хочет этого, а иногда меня будет заменять мама.

— О, я думаю, она предпочла бы видеть вас. Она по-прежнему тоскует о прошлом и часто говорит о вашем отце. Вы же знаете, она была влюблена в него, и думаю, она так до конца и не простила вашу мать за то, что она вышла за него замуж. Она относится к вам, как к дочери, которая могла бы у нее быть.

— Тогда я буду приезжать.

Что я и делала. Каждый день я приезжала верхом и не забывала уезжать ровно в пять.

Тетя Софи часто говорила об Альберике.

Она действительно верила, что люди иногда, как она говорила, возвращаются и связываются с теми, кто был им очень дорог; а если они умерли насильственной смертью, то иногда возвращаются, чтобы преследовать своих убийц.

Обычно, когда я приезжала, с ней была Долли Мэйфер, но часто она не задерживалась. Я думаю, она была утешением для Софи, которая видела в ней родственную душу, — обе были своего рода калеками, обе обездолены судьбой, обе переживали утрату любимого существа.

Они разговаривали об Альберике и Эви. Софи постоянно утверждала, что однажды они «свяжутся» с ней.

— А когда это случится, — говорила она, — Альберик назовет имя своего убийцы, и тогда я сделаю все, что в моих силах, чтобы нечестивцы… а их, наверное, было несколько, предстали перед судом.

Мне стало интересно, что бы она сказала, если бы я сообщила ей, что Альберик был шпионом, что именно такие, как он, помогли поднять революцию, которая принесла так много горя ее стране.

Она никогда не поверила бы мне.

Я всегда покидала Эндерби, когда было уже темно. В это время года свечи в комнате Софи приходилось зажигать в четыре. Мне всегда казалось, что при их свете эта комната преображалась. Она всегда была для меня комнатой воспоминаний, а когда Жанна время от времени пользовалась переговорной трубой, мое сердце обычно начинало неприятно колотиться, так как я вспоминала, что кто-то знал о том, что я была здесь с Джонатаном… Меня успокаивало лишь то, что никто никогда не намекнул мне о том, что он… или она… знает нашу тайну. Тот приглушенный голос, доносившийся из переговорной трубы, не напоминал мне ни о ком из моих знакомых. Даже голос Жанны с его характерным акцентом звучал через нее иначе.

Тетя Софи была в одном из тех настроений, когда ее тянуло на печальные размышления.

Она сказала, что после полудня у нее была Долли и что она почувствовала большую близость Альберика, а Долли — своей сестры Эви.

— На днях они свяжутся с нами, — сказала тетя Софи. — Мне так жалко Долли. Она так любила свою сестру, а эта ее бабушка очень странная. Она приходит ко мне, бедное дитя, и рассказывает о своих бедах.

Я согласилась, что возможность беседовать друг с другом является для них большой поддержкой.

— Жизнь к некоторым из нас несправедлива, а другим достается все. Возьми, к примеру, свою мать.

Бедная тетя Софи! Удачливость моей матери в течение всей жизни не давала ей покоя, и она часто сравнивала ее с собственным невезением.

Я всегда испытывала некоторое облегчение, когда уезжала.

Когда я спустилась в вестибюль, появилась Жанна.

— Как хорошо, что я перехватила вас, — сказала она. — Я хотела, чтобы вы посмотрели ткани, которые у меня есть. По-моему, они довольно миленькие. Мадемуазель ведь любит красивые платья, и я стараюсь поддерживать ее интерес к обновкам. Это ее очень поддерживает.

— С удовольствием взгляну, — ответила я.

— Они у меня здесь, внизу. Я вас долго не задержу. Я знаю, что вы любите уезжать вовремя.

— О, у меня масса времени!

Ткани были бледно-розового и, любимого тетей Софи, сиреневого цвета, имелись также более густой пурпурной и красной расцветки.

Я сказала, что, по моему мнению, более бледные расцветки больше идут тете Софи, чем насыщенные.

— Мне тоже так кажется, — согласилась Жанна. — И этот более мягкий материал лучше подходит для чепцов. Я хочу, чтобы вы посмотрели также и ленты.

Я выразила должное восхищение ими и покинула Жанну, должно быть, пятнадцать минут спустя.

Я села на лошадь и отправилась домой. Я всегда выбирала один и тот же путь — короткую тропу для верховой езды, по обеим сторонам которой росли густые кусты. Этой тропой редко пользовались, а поскольку она была прямой и узкой, я всегда скакала по ней легким галопом.

Внезапно лошадь резко остановилась, и я чуть не вылетела из седла.

— Что такое, Квинни? — спросила я.

Я стала вглядываться в темноту. Поначалу мне ничего не было видно, однако кобыла отказывалась двинуться с места.

Я спешилась. Кусты были высокими, и тропа — тенистой; луны не было, а звезды скрывали густые облака.

И тут я увидела, что поперек тропы лежит человек.

Я смотрела в изумлении. Кто-то натянул через тропу, примерно в футе над землей, тонкую веревку. Она была привязана к кустам и явно служила западней.

Я была ошеломлена. Что-то зашевелилось рядом, и я увидела, что неподалеку стоит лошадь.

Картина происшедшего была ясна. В темноте лошадь наткнулась на веревку и сбросила седока.

Какая гнусность! Я подошла к лежавшему мужчине. Глаза его были закрыты, но он еще дышал.

Я решила, не мешкая, отправиться за помощью, и как можно скорее.

И тут мое сердце чуть не выскочило из груди от ужаса: мужчиной, лежавшим на земле, был Билли Графтер.

* * *

Я стояла, глядя на него, всего несколько секунд, хотя мне показалось, что прошла вечность.

Итак, он был здесь. Люди и вправду видели его. Они считали его призраком, но на самом деле это был сам Билли Графтер. Что он здесь делал? Приезжал на свидание к друзьям, но тогда кто они?

Он был очень бледен, по лбу стекала струйка крови. Я должна была немедленно найти помощь.

Пока я глядела на него, мне пришло в голову, что он не мог находиться здесь долго. Минут пять, наверное. Я задержалась с отъездом из Эндерби. А если бы этого не случилось, не мне ли предстояло наткнуться на эту веревку?

В меня закралось подозрение: она предназначалась для меня.