— Давайте не будем уклоняться от темы, констебль. Или вы пытаетесь сообщить мне что-то другое, кроме того, что случилось с вашим лицом?

— Оттуда можно следить за всеми передвижениями, приходом и уходом, за тем, заперт ли коттедж и кто работает в Холле.

— И несомненно, — закончил за него Линли, — когда в коттедже никого нет и где хранится ключ от подвала с овощами. В чем и состоит, как я полагаю, смысл того, что вы пытаетесь мне сказать. У вас есть подозрения, которыми вы хотели бы поделиться?

Шеферд швырнул фонарь, который держал, на переднее сиденье «ровера».

— Почему вы не спросите сначала, для чего используется вершина? Кто туда поднимается?

— Насколько я понял, вы уже ответили на оба вопроса. И ваши выводы, вероятно, убийственны. Верно? — Констебль фыркнул и стал садиться в машину. Линли остановил его: — Похоже, вы отошли от своей версии несчастного случая, которую вчера так отстаивали. Могу я поинтересоваться, почему? Что побудило вас считать ваше первоначальное расследование неполным?

— Это вы так считаете, а не я. Вы явились сюда по собственному желанию, никто вас не звал. Не следует об этом забывать. — Он положил руку на руль, собираясь сесть в машину.

— Вы поинтересовались его поездкой в Лондон? — спросил Линли.

Шеферд заколебался, на лице появилась настороженность.

— Чьей?

— Мистер Сейдж ездил в Лондон за пару дней до смерти. Вы знали об этом?

— Нет.

— Полли Яркин вам об этом не сообщила? Вы вообще беседовали с Полли? Ведь она была его экономкой. Она знает про викария больше, чем кто-либо. Она…

— Я говорил с Полли. Но неофициально.

— Значит, неофициально? И по-видимому, недавно? Сегодня?

Вопрос повис в воздухе. Шеферд снял очки и потер их о перед куртки. Они слегка запотели, вероятно из-за тумана.

— Вы и очки сломали, — отметил Линли. Очки были скреплены на мосту пластырем. — До чего же озорная у вас собака. Как расшалилась на Коутс-Фелле.

Шеферд надел очки и достал из кармана связку ключей. Затем мрачно взглянул на Линли.

— Мэгги Спенс исчезла, — сообщил он. — Если вам больше нечего сказать, инспектор, я поеду к Джульет, она меня ждет. Женщина расстроена. Очевидно, вы не сообщили ей, что отправитесь в школу беседовать с Мэгги. Директриса думала иначе. И вы говорили с девочкой наедине. Значит, так теперь работает Ярд?

Констебль и не думает сдаваться, подумал Сент-Джеймс, у него есть собственное оружие и крепкие нервы, чтобы его применить.

— А вы не интересовались отношениями между ними, мистер Шеферд? Не пытались найти менее благополучную правду, чем та, к которой вы пришли?

— Я не сомневаюсь в результатах своего расследования, — заявил он. — В Клитеро тоже не сомневаются. Коронер такого же мнения. Если чего-то я и не увидел, то, могу побиться об заклад, это не имеет никакого отношения к Джульет Спенс. А теперь прошу прощения… — Он быстро сел в машину и воткнул ключ зажигания в гнездо. Мотор взревел. Вспыхнули фары. Он нажал на сцепление и дал задний ход.

Линли наклонился к машине, и Сент-Джеймс услышал: «…это с собой…», когда его друг сунул что-то в руку Шеферда. Машина заскользила по подъездной дороге к улице, и констебль отбыл.

Линли глядел ему вслед. Сент-Джеймс с мрачным видом смотрел на Линли.

— Я недостаточно похож на отца, — пробормотал Линли. — Он бы выволок его на дорогу, наступил ему на физиономию и, вполне возможно, сломал несколько пальцев. Знаешь, однажды он так сделал, возле паба в Сент-Джасте. Ему было двадцать два года. Кто-то попользовался благосклонностью тети Огасты и хотел смыться, но он заявил: «Никому не позволю разбить сердце моей сестры».

— Это не решение проблемы.

— Разумеется, — вздохнул Линли. — Но я полагаю, это чертовски приятно.

— Атавистические желания всегда приятно удовлетворять. Зато потом следуют осложнения.

Они немного прошли, и Линли подобрал с земли коробку «странных вещей». Где-то в четверти мили вниз по дороге горели габаритные огни «лен-дровера». Почему-то Шеферд остановился на обочине. Линли и Сент-Джеймс немного постояли, ожидая, что он поедет дальше. Но этого не случилось, и они зашагали к отелю.

— Что теперь? — спросил Сент-Джеймс.

— Лондон, — ответил Линли. — Это единственное, что остается в данный момент, поскольку применение силы к подозреваемым вряд ли принесет желаемый эффект.

— Ты хочешь использовать Хейверс?

— Это к слову о применении силы? — засмеялся Линли. — Нет, мне придется искать самому. Поскольку я отправил ее в Труро по моим кредитным карточкам, не думаю, что она слетает стрелой туда и обратно за обычные двадцать четыре полицейских часа. Предполагаю, это будут три дня… с размещением по первому классу. Так что в Лондон отправлюсь я.

— Чем еще мы можем помочь?

— Наслаждайтесь отдыхом. Свози куда-нибудь Дебору. К примеру, в Камбрию.

— На озера?

— Хорошая мысль. Но, как мне известно, в январе в Аспатрии тоже очень приятно.

— Для дневного переезда это нечто адское. Мы приедем туда лишь к пяти вечера, устав как черти. И если не накопаем там ничего про эту самую Спенс, пеняй на себя.

— Как всегда, я виноват.

Впереди, из-за дома показался черный кот. В зубах он держал нечто серое и обмякшее. Он положил свою добычу на дорогу и стал гонять ее лапой, затеяв свою бессмысленно жестокую кошачью игру, прежде чем финальный укус положит конец бесплодным надеждам бедняги на жизнь. Когда они приблизились, кот ощетинился и выгнул дугой спину, не собираясь капитулировать. Сент-Джеймс наклонился и увидел, что в кошачьих лапах безнадежно поблескивает бусинками глаз молодая крыса. Он хотел прогнать кота. Его игра в смерть была слишком бессердечной. Но тут он подумал, что крысы разносят всякие болезни. И лучше, хотя это и жестоко, оставить кота в покое.

— Что бы ты сделал, если бы Полли назвала Шеферда? — спросил Сент-Джеймс.

— Арестовал бы этого ублюдка. Передал полиции в Клитеро. Лишил работы.

— Но она его не назвала?

— Придется подойти с другой стороны.

— Наступить ему на физиономию?

— Метафорически. Ведь я сын своего отца, если не по делам, то по стремлениям. Гордиться тут нечем. Но что есть, то есть.

— Что ты сунул Шеферду, когда он уезжал? Линли поправил под мышкой коробку.

— То, над чем ему следует поразмыслить.

Колин хорошо помнил, как отец в последний раз бил его. Ему было шестнадцать. Глупый, слишком опрометчивый, чтобы думать о последствиях своей дерзости, он встал на защиту матери. Отодвинув стул от стола — он до сих пор помнит, как стул скрипнул и ударился о стену, — он закричал: «Оставь ее в покое, па!» И схватил отца за руку.