4

Дорога привела меня в Брору, которая — как и все прибрежные городки шотландского крайнего севера, — казалось, служила прибежищем исключительно для рыбаков, игроков в гольф и родителей, наслаждавшихся незатейливым отдыхом. Здешняя дорога чрезвычайно напоминала южную дорогу Абердин — Монтроз. Она петляла по вершинам прибрежных утесов, пересекала небольшие ручейки и многочисленные лесистые долины, по дну которых, словно в зеленых туннелях, неслись стремительные горные речки.

В нескольких милях от деревушки с названием Лот на обочине дороги я увидел памятный знак, удостоверявший, что на этом самом месте некий охотник по имени Полсон в 1700 году убил последнего шотландского волка.

Правдивость данного утверждения вызвала у меня сомнения. Помнится, я где-то читал, что честь эта принадлежит сэру Эвану Камерону из Лохиела — якобы именно он в 1680 году убил последнего в Шотландии волка. С другой стороны, в Хайленде много диких, нехоженых уголков, и волки могли еще долго обитать в одном из них после того, как их официально объявили вымершими. Вполне возможно, что тот волк оказался действительно последним — в западной части Инвернесса, в то время как его серые собратья продолжали рыскать в остальной части страны.

Согласно широко известной версии, последний волк был убит только в 1743 году знаменитым охотником по имери Маккуин из Палл-а-Хрокайна, и произошло это в Тарнавэйском лесу графства Морей. Данная история приводится в книге братьев Стюарт «Предания оленьего Заповедника».

В один из зимних дней Маккуин получил послание от лэрда Макинтоша, в котором говорилось, что в гленах объявился огромный «черный зверь», не иначе как волк. За день до того он убил двоих детей, которые вместе с матерью пробирались через холмы. В связи с этим объявлялся «Tainchel», то есть общий сбор для совместной охоты, на который и приглашался Маккуин со своими собаками. Ему передали все необходимые сведения: где именно погибли дети, где в последний раз видели следы зверя и где предположительно может находиться его логово. Обдумав все, Маккуин пообещал помочь.

В назначенное утро все собрались в условленном месте и долго ждали Маккуина. Лэрд Макинтош был чернее тучи. Он нетерпеливо ходил взад и вперед, откровенно злился, но ничего поделать не мог: слишком большие надежды возлагались на Маккуина и его собак, чтобы отправляться без них. Так, в ожидании прошло все утро — лучшее время для выступления. Когда, наконец, охотник из Палл-а-Хрокайна появился, лэрд Макинтош набросился на него с упреками.

— Ciod е a’ chabhag? Что за спешка? — хладнокровно поинтересовался Маккуин.

Макинтош ответил в резком тоне, и все присутствующие его поддержали.

Тогда Маккуин достал из-под пледа и показал всем огромную голову волка.

— Sin у dhuibh! А это я принес для вас! — произнес он и бросил окровавленную голову к ногам изумленных охотников.

Послышались удивленные крики, радости лэрда Макинтоша не было предела. Он пожаловал доблестному охотнику землю под названием Шин-ахан, чтобы тот мог прокормить себя и своих собак.

Жаль, что я так мало знаю об охотнике Полсоне и сазерлендском волке. Этот дикий и суровый край вполне мог стать последним местом обитания шотландских хищников. Здесь на Кулине до сих пор существует брод с названием «Pait nam Madadh» — то есть Волчий.

Я продолжал свое путешествие по графству Сазерленд и думал, что не могу безмятежно наслаждаться окружавшими меня красотами. Восприятие этой земли для меня навечно испорчено воспоминаниями о «чистках», проводившихся здесь в XIX веке. На память пришел разговор с потомком одной из гэльских семей, вынужденных эмигрировать в Канаду. С горечью рассказывал этот человек, каков раньше был сей край. Земля, где колосилась рожь, где звуки волынки разносились над холмами, по которым бродили тучные стада, и где жили воинственные люди, готовые по первому зову своих вождей взяться за оружие. И вот за каких-нибудь восемь лет эта благодатная земля превратилась в дикое безлюдье. Глядя сегодня на заброшенные долины Сазерленда, трудно поверить, что некогда они были обитаемы. Скорее подумаешь, что, создав этот край, Господь забыл заселить его людьми и навсегда оставил в первобытной дикости. Тем не менее сохранились ведь старинные записи, где рассказывается о корабле, который заблудился в море и не мог найти дорогу из-за обильного дыма, окутывавшего берег: это горели разоренные фермы. Морякам пришлось дожидаться ночи, и лишь тогда они сумели сориентироваться по пламени пожарищ. Местные жители искали убежища на холмах, но голод гнал их вниз. И тогда они сотнями — мужчины, женщины и дети — спускались на берег, чтобы искать в прибрежной тине съедобные раковины. Они пускали кровь скотине и смешивали эту кровь с овсяной мукой, из полученной массы делали лепешки и жарили их на кострах. Социальные перемены, особенно такие значительные, как массовая демобилизация и разрушение традиционной системы землевладения, всегда сопровождаются трудностями. Нередко возникают осложнения в виде перенаселения. Но то, что приключилось с Сазерлендом, напоминает злую месть разбушевавшихся демонов.

Я часто думал, как же так вышло, что этот гордый и воинственный народ смирился? Почему горцы не объединились и не дали достойного отпора чужеземным притеснителям? Возможно, неблаговидную роль сыграла религия? Может, в те нелегкие дни священники выступили на стороне тиранов, осуществлявших насильственное выселение?

После Хелмсдейла идти стало значительно сложнее. Зеленая низменность сменилась труднопроходимыми холмами. Дорога петляла по безлюдным вересковым пустошам, то карабкалась на продуваемые всеми ветрами вершины, то снова спускалась вниз. Так продолжалось миля за милей. Я чувствовал, что приближаюсь к границе, впереди меня ждал Орд-оф-Кайтнесс — горный перевал, отделяющий Сазерленд от его северного соседа. Существует поверье, что Синклерам не следует ходить этой дорогой по понедельникам. Оно возникло в тот далекий понедельник, когда клан Синклеров отправился в поход на Флодден: многие тогда прошли этим перевалом, а обратно вернулся лишь один. В зимнюю пору Орд-оф-Кайтнесс представляет собой, наверное, одну из самых ужасных дорог Шотландии. Местные жители обычно забивают вдоль нее столбы, чтобы обозначить путь среди снежных заносов, полностью скрывающих дорогу. Если посмотреть с вершины, кажется поразительным, насколько разная местность лежит по обе стороны перевала. С одной стороны виден утопающий в зелени Берридейл, а с другой расстилается голая, безлесая местность, окаймленная суровыми утесами. Над этой странной землей беспрепятственно гуляют ветры с Оркнейских и Шетландских островов — так что даже в ясный осенний полдень кажется, словно каждый кустик, каждая копна сена сиротливо жмутся к земле.

Кайтнесс — удивительное графство, сильное и самоуверенное. Оно несет на себе печать минувших дней. Таинственные пикты оставили после себя полуразрушенные башни, которые одинокими клыками торчат посреди полей. Затем пришли викинги, давшие ущельям, заливам и холмам свои названия. Так, Уик, куда я направлялся, — бывший Вик, то есть залив. А имя Турсо образовалось от «Торс-а», что означает «река Тора». Иногда я с улыбкой думаю: если бы остров Скай надумал искать себе невесту среди различных областей Шотландии, то он наверняка бы выбрал Кайтнесс. Это идеальная подруга — спокойная и безмятежная — для штормового Ская. Многовековое владычество викингов не прошло даром. Воображение услужливо рисует мне образ могучего бородатого воина — таков он, наш Скай. А рядом с ним я вижу Кайтнесс — склонившуюся над прялкой светловолосую и пышнотелую северную деву.