Сначала он не сомневался, что его пассажирка решилась на что-то для себя необычайно важное и бросилась к возлюбленному – скорее всего, не разделяющему её чувств. Через весь город, одна, да ещё в ночь… Сквозь широкую витрину он хорошо видел, как она подошла к прилавку и что-то стала спрашивать у молоденькой девушки-провизора. Видел, как начала расти перед ней внушительная горка пузырьков, плоских коробок с ампулами – совсем тоненьких и потолще… флаконов и всякого прочего… «Да никак она докторша, – снова присвистнул водитель. – Такая хрупкая… бледненькая… Зарплату не платят небось… И к больному добирайся как хочешь…» Он даже решил про себя, что по приезде на место возьмёт с неё не стольник, а всего пятьдесят. А Любаша вернулась в машину и обратилась к нему ещё с одной просьбой:

– Давайте в гастроном завернём, в «24 часа» какой-нибудь. Мне обязательно растительного масла купить нужно…

– Нет проблем, сделаем, – ответил он коротко и решительно. И сам выключил приёмник с весёлой музыкой. Хотя потом долго ломал голову: «Масло-то ей зачем?..» Его бабушка при помощи лимона и постного масла лечила себе, кажется, печень. Более прозаическое объяснение гласило, что докторша, вернувшись домой, проголодается и будет жарить картошку. Но закупать для этого, причём по дороге «туда», сразу несколько банок?..

…«Пятёрка» была действительно кирпичного цвета и действительно старенькая. Свернув с асфальта, она минут десять месила расплывшуюся грунтовку, чтобы наконец выбраться на симпатичную лесную поляну, окружённую плотной стеной вековых елей. Вершины деревьев тонули в низкой сырой мгле. Лучи фар озарили большой деревянный дом, скользнули по стёклам кабины стоявшего неподалёку трактора «Беларусь»… и остановились на фасаде длинного Г-образного бревенчатого сооружения под шиферной крышей – надо думать, конюшни. Прямо перед входом, под одиноко горевшей на столбе лампочкой, понуро стоял мышастый конёк. Некрупненький, неказистый, с густой длинной гривой и хвостом… Не ганновер, не араб, не тракен. Просто лошадка. Породы «бэпэ»[55]… Подобные экземпляры стоят тысяч по пять-семь. Не долларов, а рублей. Медикаменты, которые Люба только что для него накупила, обошлись почти в тысячу…

Повод лошадки держала невысокая девчушка в затрёпанном спортивном костюмчике, и глаза у девчушки были полны слёз. Свободной рукой она всё гладила своего подопечного, разбирала ему гриву, что-то шептала… Наверное, для ребят, проводящих здесь всё свободное – и не только свободное – время, почти бесплатно работающих и сутками живущих на этой Богом забытой конюшне, страшненький полукровка был дороже любого элитного чемпиона. Чемпион – он где-то там, он чужой… а это – Мишка!.. Его добрая, до последней шерстинки знакомая мордочка со шрамиком над верхней губой… Его ласковые, осторожные губы… И вот дать ему мучиться, а потом умереть?!!

Любаша вылезла из машины и коротко поинтересовалась:

– Где можно расположиться?

– На конюшне, в дежурке… Там у нас светло, чисто, – засуетилась девушка Лена. Та самая, что звонила по телефону, а потом, распираемая стремлением хоть что-нибудь делать, вместе с водителем Валеркой встречала Любашу у «Озерков». – А то можно в дом, я сейчас только…

– Нет, мне чтобы к лошадке поближе. Из окна, если что, понаблюдать за ней.

– Тогда, конечно, в дежурке. Там и розетки есть, плитка, чайник… Вы, наверное, чайку с дороги? Валерка, пока мы вас в «Озерках» ждали, тортик купил. «Шоколадный принц». Колбаски, булочки свежей…

– Вы вещи мои в каптёрку пока. – Любаша извлекла из баула фонендоскоп и направилась к четвероногому страдальцу. Тот приподнял голову и обречённо посмотрел на нового человека. Даже при скудном освещении выглядел бедолага далеко не блестяще…

В дверях конюшни замаячило ещё несколько встревоженных девичьих рожиц. Лена передала им Любашин баул и пластиковый пакет с лекарствами. То и другое было принято благоговейно.

– Идите, – напутствовала она, – чайник доктору поставьте…

– Какой чайник? Ведро пускай греют!.. – Любаша оторвала ухо от бока лошади. – Ну что?.. Хреново тебе, малыш?..

Она провела ладонью по лбу конька, между глаз к челке. Мишка доверчиво подался навстречу ласкающей руке и как бы в знак согласия прикрыл глаза.

– Знаю, малыш, хреново… Ладно, потерпи чуть-чуть. Попробуем… может, полегчает! – И деловито повернулась к Лене, стоявшей рядом: – Плохо дело! Ободочная кишка молчит. Абсолютно! Дай Бог, чтобы заворота не было… Он валялся у вас, ложился? Как вёл себя всё это время?

– Поначалу ложился в деннике, даже валялся… потом, когда заметили, уже не давали. Третьи сутки так с ним «в поводу» и ходим. Девчонки из сил выбились…

В этот момент конь стал резко выгибать поясницу и нервно заскрёб передней ногой по земле.

– Ну вот, опять началось… – застонала Лена. – Господи, бедненький!.. – На её глазах опять закипели слёзы. – За что же тебя так?..

Было видно, как резкая, жестокая боль буквально рвала коня изнутри.

– Води! Не давай ложиться! – властно крикнула Люба. – Палкой лупите, что хотите делайте, а ложиться не позволяйте!..

Если животное в таком состоянии ляжет, тем более станет кататься – тут-то завал, пищевая пробка, закупорившая кишку, и превращается в заворот. При котором в наших условиях мучительная гибель коня, увы, становится неизбежной…

– Всё поняли?.. Где мой баул?

Привезённая дядей Валерой молодая женщина, такая хрупкая, бледная и никак не похожая на серьёзного доктора, кричала и распоряжалась не хуже школьной математички. Девочка, державшая коня, встрепенулась и потащила его за собой:

– Ну, Мишка! Мишук!.. Пошли, маленький! Ну?! Кому говорят!..

В детском неустоявшемся голоске прорезались твёрдые нотки. Но Мишка идти не хотел. Он хотел лечь. Может, если перевернуться на спину и подрыгать ногами, удастся раздавить боль, точно назойливого слепня?.. Девочка подхватила с земли прут и стегнула конька, вынуждая двинуться с места. И привычка слушаться победила. Мишка сделал шаг, затем другой…

Любаша выскочила во двор, держа иглой вверх большой одноразовый шприц. Толстая игла была прикрыта пластиковым колпачком.

– Закрутку надо?

– Да нет, он смирный у нас… А теперь и сил, наверное, нет… – Лена забрала повод из рук девочки, которая с трудом, но таскала за собой еле двигавшегося коня. Перехватила покороче, фиксируя тем самым Мишкину голову… и спросила – как показалось Любаше, тускло, совсем обречённо: – В вену будете?..

Остановленный конь снова начал скрести ногой и даже попробовал подогнуть задние ноги, чтобы наконец-то улечься…

– А ну стой! – страшным голосом заорала Любаша. И тут же совершенно по-другому добавила: – Потерпи, миленький… сейчас полегчает…

Это прозвучало мягко, с искренним состраданием к чужой боли. Конь, будто поняв её, замер… Господи, как ей самой хотелось бы сейчас растянуться прямо тут, на земле… закрыть глаза и лежать, лежать… не шевеля ни рукой, ни ногой… Два коротких энергичных движения резко пахнущей ваткой по шее – и игла, предварительно снятая со шприца, вонзилась в пережатую, вяло взбухшую под пальцами вену. Из полого обушка тотчас побежали алые капли.