Яхлопаю глазами. Мою уверенность? Пока я не встретила ее здесь перепуганной и одинокой, всегда считала именно Санни чересчур уверенной в себе. Но теперь, когда все остальные заговорщики ушли, она выглядит растерянной и слегка потерянной.

–Яне могу позволить себе сомнения,– признаюсь я.– Если начну сомневаться, скорее всего, просто сломаюсь.

Санни лучезарно улыбается– будто медовые лучи раннего солнца ползут по серому выщербленному военному плацу.

–Держись, Робин. Ярассчитываю на тебя. Ты– вся армия, в которой я нуждаюсь.

–Хорошо,– говорю я, и потом мы идем каждая своей дорогой.

Яиду домой пешком, моя сумка с сетчатой подкладкой перекинута через одно плечо. Сегодня– не тот день, чтобы ехать на такси, особенно сейчас, когда есть риск столкнуться с Айком. Все вокруг почему-то кажется особенно ярким: трава зеленее, небо голубее, аромат цветочных клумб возле муниципальных зданий ошеломляюще сладкий и странный. Моя кожа словно напиталась мощным электростатическим зарядом, волосяные луковицы встали дыбом. Яживу, понимаю вдруг я. Завтра к этому времени я могу быть мертва, стерта навсегда, потому что, если мы потерпим неудачу, за экспериментаторами останутся Т-ворота– и они без колебаний удалят все наши копии, записанные в базу данных МОНАрха. Ямогу стать частью истории, сухой как пыль или прах, объектом изучения– если когда-нибудь вдруг уродится новое поколение историков.

Идаже если мне каким-то образом повезет выжить, я останусь здесь пленницей еще на три жизни. Без поблажек со стороны инфантильной, развращенной комфортом цивилизации, оставшейся снаружи.

Уменя смешанные эмоции. Участвуя в боях раньше, я, насколько помню, смерти не боялась. Но тогда я была не женщиной– и даже не человеком. Ябыла гордостью танковой дивизии– иной раз даже само́й танковой дивизией. Могла умереть лишь в том случае, если сторона, за которую воевала, проиграла бы полностью, окончательно, на всех фронтах.

Но теперь у меня есть Сэм. Мысль о том, что он в опасности, заставляет меня содрогаться. Мысль о том, что мы оба окажемся во власти кабалы Юрдона, Фиоре и Хант, заставляет испытывать беспокойство иного рода. Однажды Рив подумала, что в этом нет ничего плохого– сдаться, лишь бы все было хорошо. Эхо ее личного выбора до сих пор звучит и преследует меня. Яотвергла ее, не так ли? Но она– все еще часть меня. Неотъемлемая и неизбежная. Яникогда не смогу убежать от осознания того, что сдалась.

ИСанни сдалась, как я теперь понимаю. Но не перед экспериментаторами, а перед концом войны. Ей надоело воевать– она хочет остепениться, завести семью и стать библиотекаршей в маленьком городке. Теперь Яна– настоящая Санни, настолько реальная, насколько возможно. Сама суть оранжереи, может, и была извращена наложившими на нее лапу ренегатами, но психологическая алхимия никуда не делась. Возможно, об этом говорила Санни. Мы– не те, кем или чем были раньше, пусть даже наша история при этом– единый неразрывный гобелен. Пытаюсь представить, кем я должна была казаться всем тем гражданским на борту хабов, завоеванных и очищенных в ходе войны,– и вижу пустоту, ничто. Наверняка я наводила на них ужас, но за броней и оружием я была… просто собой, не так ли? Но откуда им было знать?

Неважно. Теперь все кончено. Ядолжна жить с этим, равно как и с чувством долга. Вто время мои действия были (или казались, что, по сути, одно и то же) необходимы. Если я не хотела отдавать память человечества на откуп распоясавшемуся программному обеспечению или, что еще хуже, недобросовестным оппортунистам, стоящим за ним,– мне приходилось бороться. Акогда принимаешь решение бороться, заочно соглашаешься жить с его последствиями. Вэтом разница между нами и Юрдоном, Фиоре, Хант. Да, мы готовы терзаться сомнениями всю жизнь, а они сражаются лишь за то, чтобы война никогда не останавливалась– тогда не придется терзаться ничем. Никакой другой причины тут быть не может.

Плохие это мысли, страшные и ненужные– но они не оставляют меня в покое, поэтому я иду и сражаюсь с ними, размахивая сумочкой и насвистывая веселую мелодию. Ив то же время пытаюсь посмотреть на себя со стороны. Авот молодая библиотекарша– женщина в летнем платье и с сумочкой в руке, насвистывающая по дороге с работы домой. Но что у этой пасторальной картинки на обороте? Бывший солдат, мучимый кошмарами, сжимая кейс с автоматом, крадется в свое убежище, чтобы отдохнуть в последний раз перед…

Так, хватит. Кончай.

Во-о-от, так-то лучше.

Яприхожу домой и прячу сумку на кухне. Вгостиной включен телевизор, поэтому я снимаю обувь и иду прямо туда.

–Сэм?

Он, как обычно, сидит на диване перед мерцающим экраном. Вруке– банка пива. Его взгляд упирается в меня, когда я вхожу.

–Сэм.

Сажусь рядом с диваном. Через некоторое время замечаю, что он вообще не смотрит телевизор. Его глаза обращены на внутренний дворик за стеклянной дверью. Он дышит медленно, ровно, его грудь ритмично поднимается и опускается.

–Сэм…

Он долго изучает меня глазами, прежде чем робко и еле заметно улыбнуться.

–Что, было много работы?

–Да, очень.

–Что-то я… так соскучилась по тебе.

–Ятоже по тебе скучал.– Его рука касается моей щеки, идет вверх и убирает со лба непослушные волосы.

Втакие моменты я ненавижу быть человеком без единой аугментации– лишь комком мыслящего желе, запертым в костяном панцире, в бесконечной разделенности со своими возлюбленными, вынужденным протискивать каждый смысл через речевой канал с низкой пропускной способностью. Все люди– острова, окруженные бездонными океанами бессмысленной тьмы. Будь я хотя бы наполовину тем прежним существом, будь у меня хотя бы часть ресурсов– по одному желанию Сэма, по желанию Кей, я смогла бы проникнуть в его существо (равно как и он– в мое) гораздо глубже, чем доступно неловкому и неказистому примату. Восознании того, что мы потеряли, что у нас могло бы быть вместе, есть особая острота, только заставляющая меня желать его еще сильнее.

Яосторожно придвигаюсь ближе, прижимаюсь к его талии.

–Где ты был так долго?

–Убегал.– Он наконец поворачивает голову и смотрит на меня краешком глаз.– От себя, в первую очередь.

–Ятоже. Но почему тебе так трудно сейчас быть тем… кем ты стал?

–Слишком похоже на…– Он сглатывает.– На то, кем они хотели меня видеть.

Яне спрашиваю, кто такие «они»,– все и так понятно.

–Ты хочешь сбежать отсюда? Покинуть этот корабль?

Сэм долго молчит.

–Нет, не думаю,– говорит он в конце концов.– Потому что мне пришлось бы снова стать тем, кем я не хочу быть, если это имеет для тебя смысл. Кей была маскировкой, Рив, маской. Секс-куклой, эрзац-женщиной. Ни разу не настоящим человеком.

Яобнимаю его крепче.

–Итем не менее ты захотел побыть ею какое-то время.