Меня до сих пор мутит от трупа, что невольно всплывает перед глазами.

Уф-ф!.. Ну и зрелище! Хотя почему-то мне кажется: это самое зрелище - впереди…

Я делаю несколько шагов, по направлению к воротам, но слышу:

— Нет. Нам не туда.

Оборачиваюсь и в недоумение смотрю на мужчину.

— На нужно не центральное, а малое кладбище.

— В чем разница? — Я вздергиваю бровь и тут же выдаю, появившуюся мысль: — Какая разница, какое кладбище? Трупы то везде: одни и те же.

Сай усмехается, кивнув, но тут же произносит:

— Трупы те же, численность – разная. И, в случае твоего провала, мне бы не хотелось успокаивать всех жителей центрально кладбища.

Я фыркаю на это заявление и поджимаю губы.

Не успела приступить к следующему заданию, а меня в какой-то степени, уже скинули с пьедестала «удачи»!

Класс!

— Ладно, — всего лишь произношу я, пожав плечами. — Малое кладбище, так малое кладбище…

Сай усмехается и, сложив руки за спиной, следует по тропинке вперёд.

Я же пристально вглядываюсь в его фигуру, шагая позади и в который раз пытаюсь понять, что меня так смущает. Однако долго думать не приходится, поскольку эта мысль всплывает на поверхность моего сознания.

В последнее время, я все чаще замечаю его эмоции. Живые, неподдельные эмоции!

Хм. Это то и странно.

Давно ли он стал таким…таким чувственным, что ли?.. Раньше одну его усмешку, я могла услышать лишь пару раз. А сейчас… Сейчас его холодная маска скрывает все меньше, словно незримая холодная стена дала трещину. И с каждым днём эта самая трещина становится больше, открывая видимость на то, что под ней сокрыто: истинная сущность.

Именно в день нашей тренировки, я наконец отчетливо разглядела перемены, которые отражались в синеве его глаз. Нет, он, конечно, не перестаёт быть грубой, самодовольной, занозой. Однако вместе с этим его манеры (во всем) стали иными. Более мягкими что ли, открытыми и живыми…

Хм.

Что же заставило наш гордый «айсберг» дать трещину и позволить теплым лучам солнца, наконец проникнуть в самую сердцевину?..

— Вика.

—А?! — тут же всполошилась я и поняла, что упираюсь в чью-то грудь. В его грудь. — Ой, — поспешно произношу я и делаю шаг назад.

— Чем мы, по-твоему, занимаемся?

— В смысле? — Я подняла взгляд и сглотнула, поскольку его глаза пылали праведным гневом.

Что я опять сделала не так?!

— Я спрашиваю: чем мы занимаемся? — строго повторил он свой вопрос.

— Идём на кладбище?

— Нет! — гаркнул он, от чего я вздрогнула. Правда тут же вздёрнула подбородок и, сделав решительный шаг вперёд, заглянув в его глаза, сказала: — Не надо на меня орать! Можно сказать прямо, а не играть в загадки!

— Хм. Ладно, — спокойно произносит он и так же делает шаг вперёд.

Теперь при каждом вздохе, моя грудь касается его.

Отлично!..

— Тогда прекрати летать в облаках и соберись наконец, потому что мы, черт возьми, в Некрополесе, и, если что-то пойдёт не так: я не смогу воскресить тебя. Поняла?!

Он смотрит в упор на меня. В глазах пылает ярость, безумное пламя, что накаляет воздух до невозможных отметок. Грудь тяжело вздымается, и он с силой сжимает челюсть, плотно сомкнув губы, когда я едва ли могу сделать вдох и набрать в лёгкие желанного кислорода.

«Господи…» — только и успеваю подумать я, когда он касается пальцами моего подбородка и заставляет посмотреть на него, снова сказав, глядя в мои глаза:

— Ты поняла?

Я сглатываю и молча киваю, не в силах что-либо произнести.

Сай на миг прикрывает глаза, втянув носом воздух, а затем, с каким-то мученическим выражением лица убирает руку и стремительно разворачивается, следуя дальше.

Пару секунд я стою в замешательстве, не зная, как заставить сердце биться не так сильно, а после, спешно догоняю декана, окончательно признавшись себе в том, что я всё же влюбилась…

Влюбилась в человека, которого вместе с этим, в какой-то степени ненавижу. Ведь в том, что со мной случилось, была и его вина. Малая, возможно крохотная, но она была.

С самого начала: он принял меня в штыки, заставлял биться с собственными страхами и противоречиями, говорил до боли обидные слова, насмехался, лишь раззадоривая любопытство. Этот человек изначально меня ни во что не ставил. И именно он, с самого начала относился ко мне, как к ребёнку. Так не поэтому ли я так часто вела себя именно так, чтобы позлить его ещё больше?..

Порой мы не задумываемся о том, почему так поступаем, но, признав правду, по-настоящему открываем для себя истину, сложившейся действительности. Только тогда, можно смело сказать, что ты знаешь. Заешь, что делать дальше. Потому что, узрев правду: ту правду, которую не хочется признавать больше всего, которую ты скрываешь в глубинах собственной Вселенной, ты наконец понимаешь самое главное…Ты понимаешь - себя. А, поняв себя, наконец следуешь в нужном направление, перестав петлять по безликим коридорам, с размытыми видениями…

Кажется, именно в этот момент, когда солнце ещё пробивается сквозь плотные тучи, и я медленно бреду по заросшей тропинке, понимаю, что уже перестала быть Викой, которой была когда-то раньше.

Нет. Я не стала другой, но и прежней – быть перестала. Во мне смешались два начала: прошлое, что оставило след на сердце, преподав дельные уроки, и будущее, которое послужит новым началом…

4.3.

— Разве мы шли не на кладбище? — решилась я все же поинтересоваться дальнейшими планами, поскольку сейчас мы стояли посреди заросшего пустыря.

— На кладбище. — Он задумчиво кивнул и остановился, вперившись в меня своим взглядом. — Но, прежде чем туда идти, нам нужно сделать ещё, кое-что…

— Что?.. — чувствуя неладное, интересуюсь я, вздёрнув бровь. И то, как брови мужчины сходятся возле переносицы, лишь доказывает, что это что-то - мне не понравится.

Правда, если подумать, то наша (моя) цель: преодолеть страх. Следовательно, надеяться на что-то хорошее и не столь омерзительное - глупо. А потому я тяжело вздыхаю и покорно киваю, сказав:

— Что мне надо делать на этот раз?

— Чего ты боишься больше всего?.. — вдруг спрашивает он, склонив голову набок.

С минуту стою молчу, потому что прекрасно понимаю, куда он клонит, несмотря на тот факт, что это вопрос. Вот только: вопрос – утверждение, от которого венах стынет