Ливень все усиливался, и вскоре «дворники» уже не могли справиться с потоками дождя. Нагнувшись над рулем, Бен всматривался в залитый ливнем мир. Дорогу впереди нельзя было разглядеть. К тому же фары немногочисленных встречных машин отражались от водяной пленки на лобовом стекле и слепили его.

Он снизил скорость до сорока, потом до тридцати миль в час. Наконец, зная, что до ближайшего населенного пункта еще более двадцати миль, он свернул на обочину и остановился, не глуша мотора и включив предупредительную мигалку. Поскольку ему не удалось дозвониться до Уитни Гэвиса, он все больше беспокоился о Рейчел. С каждой минутой его отвращение к собственной беспомощности возрастало, но было бы сущим идиотизмом сейчас не подождать, пока буря слегка утихнет. Он уж точно ничем не поможет Рейчел, если потеряет управление на мокром асфальте, въедет под один из огромных грузовиков, которые в основном и встречаются на этом шоссе, и погибнет.

Прождав минут десять под сильнейшим в его жизни дождем, Бен начал сомневаться, что тот вообще когда-нибудь стихнет. Тут он заметил, что потоки грязной воды уже переполнили дренажные канавы вдоль дороги. Поскольку шоссе было немного приподнято над окружающей местностью, вода не вытекала на асфальт, а стекала в пустыню по сторонам. Он взглянул в боковое окно «Меркурия» и увидел что-то плывущее и извивающееся по бурлящей желто-коричневой воде. Вон еще одно и еще. Какое-то мгновение он смотрел, ничего не понимая, потом сообразил, что это, должно быть, гремучие змеи, которых вода выгнала из логовищ. По-видимому, вблизи находилось несколько гнезд гремучек, потому что в следующее мгновение появилось еще, наверное, десятка два. Они двигались через все расширяющийся поток, выбираясь на сушу повыше, где собирались все вместе, извиваясь, переплетаясь, завязываясь в узлы и образуя подвижный шевелящийся клубок, как будто они не существовали каждая в отдельности, а были частью одного целого, разбросанного потоком воды и теперь восстанавливающего свою начальную форму.

Сверкали молнии.

Извивающиеся гремучие змеи, как волосы зарытой в землю Медузы, казалось, приходили в дикую ярость, когда стробоскопический свет бури освещал их гремящими вспышками.

От этого зрелища холод пробрал Бена до мозга костей. Он отвел взгляд от пресмыкающихся и уставился вперед, через залитое дождем лобовое стекло. С каждой минутой настроение у него падало, он все больше мрачнел. Его страх за Рейчел приобрел такую глубину и силу, что его трясло, физически трясло, и так он сидел, дрожа, в украденном автомобиле, под проливным дождем, в пустыне, где вовсю разгулялась буря.

Буря смыла все следы, которые могла бы оставить Рейчел, но были у нее и недостатки. Хотя ливень снизил температуру на несколько градусов, день продолжал оставаться жарким, и Рейчел ничуть не продрогла, зато промокла насквозь. Ливень напоминал водопад, от нависших серо-черных облаков потемнело, хотя была середина дня, и ей трудно было ориентироваться. Даже рискнув подняться на один из холмиков, чтобы определиться, из-за плохой видимости она так и не убедилась, идет ли она в нужном направлении, к пункту отдыха и «Мерседесу». Более того, молнии разрывали распухшее брюхо туч и низвергались на землю с такой частотой, что ей казалось: рано или поздно одна из них ударит прямо в нее, превратив в обугленный, дымящийся труп.

Но больше всего ее пугало, что громкий, непрекращающийся шум дождя – шипение, бульканье, треск, бормотание, чавканье и глухой непрерывный барабанный бой капель – маскировал все звуки, которые могли бы предупредить ее о появлении эрикообразного существа, так что оно могло напасть на нее неожиданно. Она постоянно оглядывалась и всматривалась в верхушки небольших холмов по бокам узкой впадины, по которой бежала. Каждый раз, приближаясь к повороту, она замедляла бег, боясь столкнуться с чудовищем лицом к лицу, увидеть его странные, горящие в сумерках глаза и протянутые к ней безобразные руки. Когда же наконец без всякого предупреждения она наткнулась на него, он ее не заметил. Она свернула в сторону и, как и боялась, увидела Эрика в двадцати футах от себя. Он стоял на коленях в центре впадины и был занят чем-то непонятным. Из края впадины выдавался вперед выветренный камень, и Рейчел быстро спряталась за него, пока Эрик не успел ее заметить. Она было тут же повернула назад, туда, откуда пришла, но его странная поза и непонятное занятие заинтриговали ее. Ей показалось неожиданно важным узнать, что это он делает, потому что, наблюдая за ним исподтишка, она может выяснить нечто такое, что даст ей возможность убежать от него, или преимущество, когда ей позже придется с ним столкнуться. Она медленно двинулась вдоль камня, заглядывая в проделанные ветром дыры, пока не нашла одну, дюймов трех в диаметре, сквозь которую могла видеть Эрика.

Он все еще стоял на коленях на мокрой земле, наклонив горбатую спину под проливным дождем. Он снова выглядел… изменившимся. Он был не совсем таким, каким она его видела около туалетов. Он все еще был чудовищно изуродован, но как-то иначе, чем раньше. Малозаметная, но существенная разница… Какая именно? Заглядывая в дыру в камне, сквозь которую свистел ветер и бил ей в лицо, Рейчел старалась разглядеть его получше. Сумеречный свет и дождь мешали, но ей подумалось, что он стал больше напоминать обезьяну. Мощный, с покатыми плечами, еще более удлинившимися руками. Возможно, он теперь меньше был похож на рептилию, но чудовищные, костлявые, длинные руки с заостренными когтями остались прежними.

Безусловно, она только вообразила себе эти перемены, потому что его костная основа не могла заметно измениться за какие-то четверть часа. Или могла? И потом… а почему нет? Если его генная структура полностью разрушилась за время, которое прошло с тех пор, как он избил Сару Киль вчера вечером, когда он еще имел человеческую внешность, если его лицо и конечности преобразовались так радикально за эти двенадцать часов, темп его метаморфозы был, несомненно, настолько стремительным, что и за четверть часа могли произойти заметные изменения.

Неприятное ощущение.

И тут она разглядела, что делает Эрик: он держал в руках толстую, извивающуюся змею, одной рукой – за хвост, другой – рядом с головой, и ел ее живьем. Рейчел видела, как сжимаются и разжимаются челюсти змеи, как сверкают в отблесках молнии ее клыки, похожие на два осколка слоновой кости, как она безуспешно пытается повернуть голову и укусить существо, которое держит ее. Эрик впивался своими необыкновенно острыми зубами в середину туловища змеи, вырывал куски мяса и с наслаждением жевал. Поскольку челюсти его были тяжелее и длиннее, чем у любого человека, это непристойно жадное движение – разрывание и пережевывание змеи – можно было заметить и на большом расстоянии.

Рейчел едва не вырвало от отвращения, ей захотелось отвернуться от дыры в камне. Но ее не стошнило, и она не отвернулась, потому что тошноту и отвращение победили недоумение и потребность понять Эрика.

Если учесть, как страстно он хотел до нее добраться, почему он прекратил погоню? Забыл про нее? Или змея укусила его, и он, в диком гневе, отомстил ей укусом за укус?

Но он не просто мстил змее, но ее ел, с жадностью поглощая кусок за куском. Один раз, когда Эрик поднял свое освещенное молнией лицо к бушующим небесам, Рейчел удалось разглядеть на нем пугающее выражение нечеловеческого наслаждения. Он дрожал от явного удовольствия, разрывая змею на части. Его голод казался таким острым и неутолимым, что его нельзя было описать словами.