Он ждал, обхватив колени и раскачиваясь взад-вперед. Небо потемнело совсем: в Ином Мире — стране вечного дня — наступила непроглядная ночь. Чтобы окончательно не пасть духом, Талиесин запел, сперва тихо, потом все громче. Красота слов прогоняла страх.

Так он сидел, завернувшись в плащ, и распевал самые могущественные свои песни, когда впереди на невидимой дорожке послышались шаги. Он перестал петь. Мягкое сияние пронизало мятущийся туман, и юноша понял, что к нему приближается обитатель Иного Мира: Древний.

Существо остановилось неподалеку, но не настолько близко, чтобы его рассмотреть. Глаза различали лишь светящееся пятно в тумане. Талиесин ждал, пока к нему обратятся, не смея заговорить первым.

— Что ж, Сияющее чело, ты снова здесь, — через некоторое время произнес Древний. Голос, казалось, лился откуда-то с высоты.

Талиесин понял, что говорит с тем же, кого встретил много лет назад, когда, еще мальчиком, впервые очутился в Ином Мире.

— Да, — просто отвечал он.

— Зачем ты пошел сюда, если знаешь, что это запрещено?

— Я надеялся увидеть… — Голос Талиесина сорвался.

— Ты надеялся увидеть, — чуть насмешливо повторил Древний. — И что же ты увидел?

— Ничего, владыка, — отвечал Талиесин.

— Ты правильно называешь Меня владыкой, — произнесло существо. — Выходит, ты все-таки кое-чему научился. А что еще ты узнал?

— Я… я научился петь, как поют барды, — отвечал Талиесин. Гордость придала ему отваги. — Я узнал тайны слов, и стихии повинуются моему голосу. Мне ведом обычай лощины и леса, воды, воздуха, огня, земли и всякой живой твари.

— Ты и впрямь всеведущ, о мудрый среди людей, — мягко поддразнило существо. — Отвечай же Мне, если можешь: почему одной ночью светит луна, а другой так темно, что не видишь щита и копья в своей же руке?

Талиесин задумался, но в голову ничего не приходило.

— Почему камень такой тяжелый? — вопрошал Древний. — Почему шип такой острый? Скажи Мне, коли ведаешь: кому на том свете лучше: легконогому юнцу или седовласому старцу?

Талиесин пристыженно молчал.

— Знаешь ли ты, можешь ли гадать, кто ты, когда спишь: тело, душа, светлый дух? На чем держатся основания земли? Кто вложил в землю золото, из которого сделана твоя гривна? Что остается от человека, когда кости рассыплются в прах? Что ж ты не отвечаешь, искусный бард?

Талиесину казалось, что он разучился говорить. Слова не шли изо рта. Невежество окутывало его плащом, щеки горели от стыда.

— Неужто тебе нечего сказать, о Слово Написанное? — вопрошало существо. — Нечего? Что ж, хоть в этом видны начатки премудрости, Сияющее чело. Многие лепечут без толку, когда надо бы внимать. Ты слушаешь?

Талиесин кивнул.

— Хорошо. Я сказал, что научу тебя говорить. Помнишь?

Талиесин помнил. Он снова кивнул.

— В день твоего освобождения речь вернется к тебе и придут слова, которые Я тебе дам. Ты будешь Моим бардом, Моим вестником, ты возвестишь Мое Царство среди людей. Люди услышат твой глас и поймут, Кто им глаголет. Они услышат тебя и уверуют.

В Темное время народ твой обратится к тебе и к тому, кто придет за тобою вслед, и вы принесете им свет, который Я тебе дам. Понятно тебе, Сияющее чело?

Талиесин не шелохнулся, и существо сказало:

— Говори, сын праха. Понял ли ты?

— Понял.

— Да будет так, — сказал Древний. — Знаешь ли ты, Кто с тобой говорит?

— Нет, владыка.

— Так смотри на меня, Сияющее чело!

Талиесин поднял глаза, и тут же резкий порыв ветра унес туман. Только что он видел Древнего через серую дымку, в следующий миг завеса рассеялась, и ему предстал исполинский муж — по меньшей мере в два раза выше любого смертного — в слепящем белом одеянии. Свет дробился вокруг Него, рассыпался радугами, руки и лицо Талиесина опалило огнем, тело под одеждой обожгло жаром.

Лик существа источал такое сияние, что на него невозможно было даже смотреть, не то что различить черты. Древний простер к Талиесину руку, и весь Иной Мир померк, превратился в слабую тень, неразличимую и незначащую.

— Ты узнал Меня, Сияющее чело?

Талиесин упал на колени и молитвенно воздел руки.

— Ты — Верховный Дух, — сказал он. — Владыка Иного Мира.

— Всех миров, — поправил Древний, — этого, и следующего, и того, что лежит за ним. Я — Долгожданный Царь, Чей приход возвестили в древние времена, который был, есть и будет. Я — Податель Жизни, прежде мира сущий, десница Моя слепила небо и землю. Меня знают под многими именами, но приходит время, когда все люди назовут Меня Господом.

Талиесин трепетал от страха и восторга. Слова Верховного Духа обжигали его душу.

— Я Тот, Кого ты искал, Талиесин, в тайниках своего сердца. Я — свет, пробивающий тьму. Я — путь, истина, жизнь. С этого мгновения да не будут тебе боги иные превыше Меня. Ты понял?

— Да, Господи, — слабо и неуверенно произнес Талиесин. — Понял.

— Я взрастил тебя и отметил ради особой задачи. Пребывай во Мне, Сияющее чело, и ты станешь благословением своего народа. Ибо через тебя народы, еще не рожденные, познают Меня, и Царство Мое дойдет до края земли. Веришь ли ты в то, что Я говорю?

— Да, Господи, — сказал Талиесин. — Я всегда верил.

— Правду говоришь, Сияющее чело. — Теперь иди и не страшись, ибо Я буду ближе, чем твой вдох, ближе, чем удар сердца. Пусть тьма восстанет на тебя и захлестнет, Я не оставлю Своего слуги. Ты Мой, Сияющее чело, отныне и вовеки.

Талиесин поднял голову.

— Если хочешь, Господи, дай мне знамение, дабы мне познать Тебя.

— Ты просишь знамения, Сияющее чело, и дастся тебе. Знай Меня по этому!

Жар захлестнул Талиесина. Юноша лежал, трепеща от ужаса и волнения, все пространство вокруг источало слепящий свет, от которого не спасали закрытые веки. Что-то едва коснулось его головы, и будто огненной головней ему снесло полчерепа, обнажив мягкий и темный мозг ярому току света.

Сознание наполнили образы, картинки мелькали одна за другой: полки на марше, пастухи гонят стада, темные казематы и наполненные криками лазареты, людные города с оживленными рынками, тихие деревушки среди холмов, серебристые реки, густые леса, холодные горные пики, жаркие пустыни, морозные ледники, королевские дворцы и нищенские лачуги, пустыри и тучные нивы, купцы торгуются, влюбленные застыли в объятиях, матери купают детей, люди беседуют, сражаются, трудятся, строят… и многое, многое другое. Мужчины и женщины разных эпох и народов, разные ступени мироздания, разные миры — все боролось, жило, рождалось и умирало.

Талиесин увидел это разом, но как бы очами Лучезарного Мужа, Который стоял сверху и вложил в него крохотное зернышко понимания. И