Я, конечно, спросила ее, удачно ли ее замужество, но она ограничилась лишь одной фразой: «Все прекрасно, дорогая».

Через несколько недель они пригласили меня на ужин. Это все было очень грустно. Пирс показался мне раздраженным, почти невыносимым. Джунивер предупредила меня, чтобы я ни в коем случае не заводила речь о работе. Я, понятно, не упоминала об этом, но о чем же еще мы могли говорить? Как мне показалось, Пирс несколько.., ну.., не враждебно, конечно, но все же отчужденно вел себя с ней. Отчужденно и весьма критически. По его словам, она все делала не правильно, не так. Мясо всегда пережаривала, цветы не поливала, ну и тому подобное. Она пыталась держаться спокойно, но это ей не удавалось. «Дорогой Пирс, милый Пирс, извини, прости, я не хотела, я не думала». А ему следовало врезать по яйцам.

После ужина Пирс вдруг предложил Дэвиду пойти в паб, что было весьма необычно для него. Когда они ушли, я спросила Джунивер, что, черт возьми, у них происходит, на что она ответила: «Лиза, любовь остыла, совершенно остыла». Она была так взволнованна, что не могла говорить об этом. Мы стали обсуждать наши профессиональные проблемы, но я так и не поняла, чья же именно любовь остыла — ее или Пирса.

Когда мужчины вернулись домой, мы с Джунивер уже основательно набрались. Они тоже были веселы и слегка возбуждены. После этой встречи я не видела их целый год. В то время я была в Милане, а Дэвид — в Нью-Йорке. Вернувшись, я узнала, что они разошлись, Я позвонила матери Джунивер, так как не могла найти ее в Лондоне. Та была очень расстроена и сказала, что никогда не ожидала от Пирса подобного. При этом она добавила, что Пирс заставил Джунивер сделать аборт.

Только много лет спустя я узнала от нее правду. Тогда она уже работала в Бристольском драматическом театре и сказала, что не хочет говорить о Пирсе и о том, что с ним связано. Джунивер добавила, что этот брак был самой крупной ошибкой в ее жизни. Через несколько лет, когда у меня появились проблемы с мужем, она мне все рассказала. Но тогда мне казалось, что он просто испорченный, эгоистичный и невыносимый ребенок. Выяснилось, что все гораздо сложнее.

После этого я не видела его много лет. Пирс избегал меня, чувствуя себя виноватым, стыдился того, что сделал. Я тоже не слишком стремилась встретиться с ним, поскольку была зла на него и очень сочувствовала Джунивер. Он снова вошел в мою жизнь лишь тогда, когда стал кинозвездой. Вот тут он и поделился со мной мыслями о том, что между ними произошло. Пирс полагал, что рассказ преуспевающего актера будет более убедителен.

Если же говорить откровенно, то он был жутко закомплексован, и это делало его опасным.

1967

Хлоя стояла с Пирсом в фойе «Театра Принцессы», держа его под руку, улыбаясь и кивая проходившим мимо них зрителям.

Она оделась очень тщательно и выглядела привлекательно, что вполне соответствовало событию. На ней было длинное кружевное платье с оборочками, а на плечи она небрежно набросила меховую накидку. Однако ее большой живот был уже заметен. Пирс очень нервничал из-за предстоящей премьеры. Когда Хлоя спросила его, как она выглядит, он рассеянно ответил:

— Конечно, вне всяких сомнений.

Да, это был их самый важный и торжественный день — премьера «Леди из Шалотта» должна была ознаменовать веху в истории британского театра. Это было плодом его двухлетнего труда, вдохновения и предпринимательского таланта. Над этим спектаклем работали десятки поэтов, композиторов, музыкантов, художников, оформителей, певцов и танцовщиков. И вот сегодня Пирс представлял произведение, рожденное талантом и неиссякаемой душевной энергией.

Хлоя взглянула на мужа и сдержанно улыбнулась, видя, как тот нервничает, хотя и старается делать вид, что совершенно спокоен. Она прекрасно понимала причину его состояния. Пирс очень боялся, что премьера провалится, не вызовет отклика в сердцах зрителей. Тогда потерпит крах и он, и уже никто не поможет ему. Хлоя также понимала, что все друзья Пирса в мгновение ока станут врагами и не дадут ему спуска. Они даже обрадуются, если произойдет эта страшная для него трагедия.

Хлоя убеждала себя, что это не может случиться, хотя в театре такое бывало довольно часто. "Нет хуже паранойи, чем паранойя актеров, — как-то сказал ей Пирс, объясняя особенности своей работы. — Мы всегда ожидаем провала, ибо наши судьи — зрители и пресса. Неудача может поразить актера даже на гребне славы.

Этому страху актеры подвержены больше, чем кто бы то ни было".

С тех пор Хлоя много раз слышала об этом, как, впрочем, и о других вещах, с которыми неизбежно сталкивается жена знаменитого актера. Так, например, она узнала, что никогда не следует произносить слово «Макбет», а только «шотландская пьеса», нельзя дарить живые цветы актеру, находящемуся на сцене, не надо желать успеха актерам перед началом спектакля. Приходя в театр и уходя из него, нужно надевать одни и те же старые туфли. Хлоя знала об этих приметах так много, что, казалось, могла бы написать о них целую книгу.

Хлоя с волнением посмотрела на часы: десять минут восьмого, а у нее было ощущение, будто она стоит здесь уже несколько часов. У нее даже спина заболела.

Театр был переполнен, хотя оставалось еще около двадцати минут до начала спектакля. Скорее бы добраться до своих мест, подумала Хлоя. А люди все шли и шли, улыбаясь, пожимая им руки, поздравляя с премьерой.

То и дело слышались возгласы: «Пирс, дорогой!», а после них менее восторженное: «Хлоя!» Вдруг на ее плечо легла чья-то рука и кто-то поцеловал ее в щеку.

— Привет, дорогая! Ты так хороша, что даже страшно подходить к тебе.

— Джо! — радостно воскликнула Хлоя. — О, Джо, как я рада, что ты пришел. Постой возле меня и возьми меня за руку, тогда я почувствую, что имею хоть какое-то отношение к происходящему.

— Правильно, — согласился Джо, чуть потеснив настырную блондинку, которая рвалась вперед, чтобы поцеловать Пирса. — Какой ажиотаж, — прошептал ей Джо. — Пирс, должно быть, счастлив.

— Да что ты! Какое там счастье! — возразила Хлоя. — Он еле жив от страха. Весь день говорит о смерти. Он почему-то уверен, что спектакль провалится, критики раздерут его в клочья, инвесторы потеряют деньги, а нас выбросят на улицу.

— Да, — задумчиво отозвался Джо. — Кстати, об инвесторах. Ты не видела здесь эту ужасную Марию?

— Конечно, видела, — сказала Хлоя. — Она вон там, посмотри. Мария мечтает усесться рядом с Пирсом в первом ряду. А ты сядь со мной и не вздумай слушаться маму, если она начнет отговаривать тебя. Где она, кстати?

— Она должна была приехать сама, — сказал Джо. — Ей пришлось заняться прической или чем-то еще.

— Боже мой, какая честь, — улыбнулась Хлоя. — Джо, ты тоже сегодня хорошо выглядишь, хотя подстригли тебя все-таки криво.

— Да, я просил парикмахера укоротить волосы, но тут позвонили из редакции «Обсервер» и предложили мне взять интервью у Табиты. Я решил, что это важнее, чем моя стрижка, и ушел. Поэтому слева волосы заметно длиннее.