Из остального разговора важным было лишь то, что Сара останется в Диаммаре еще на несколько дней. Чайм затаился в углу и принялся ждать, когда кто-нибудь снова откроет дверь.

Эфировидец вернулся в лагерь, когда небо на востоке уже начинало светлеть. Подлетев к своему телу, он с признательностью обнаружил, что Шиа, оказывается, все это время его охраняла. Чайм воссоединился со своей продрогшей оболочкой и с тяжким стоном поднялся на ноги. Шиа тоже встала и заглянула ему в лицо.

— Наконец-то! — проворчала она. — Ориэлла все убивалась, что нельзя оставлять тебя одного, вот я и решила покараулить. Ей нужно выспаться.

— Она спит? — спросил Эфировидец. — Боюсь, мне придется ее разбудить. Есть новости.

— А подождать нельзя? — Шиа рассерженно хлестнула себя хвостом. — Тем более если это плохие новости.

— А кто охраняет лагерь? Хану? Шиа ощерилась.

— Послушай, — прошипела она. — Мы не могли совладать с собой. Так мы устроены — в отличие от людей мы не вольны выбирать время и место для брачных игр. Это не я придумала.

Чайм нахмурился.

— Шиа, чем вы занимались прошлой ночью — ваше личное дело. Я могу только вам позавидовать, — он печально улыбнулся, — и пожелать счастья. Я вовсе не собираюсь вас осуждать.

Шиа тихонько заворчала:

— Я чувствую себя полной дурой. Все было бы хорошо, если бы мы не оказались на Стальном Когте. Когда я думаю, какой опасности мы подвергали не только себя — всех!.. — Она невольно вздрогнула. — Ужасно противно сознавать, что в любой момент ты можешь забыть обо всем на свете и натворить глупостей!

— Может быть, вас просто потянуло в родные края, — попытался утешить ее Эфировидец. — Знаешь, лососи, как бы далеко они ни уплыли, всегда возвращаются на нерест в ту реку, где родились.

— Правда? — с интересом спросила пантера. — До сих пор я знала о них только, что они очень вкусные.

— Ты пытаешься переменить тему, — усмехнулся Чайм. — Когда у тебя появятся детеныши?

— Да какое тебе дело? — возмутилась Шиа. — Я стараюсь вообще об этом не думать. Приблизительно через два с половиной месяца, — добавила она после минутной паузы. — Ты, кажется, хотел разбудить Ориэллу.

— Может, и хотел, но это не мешает мне чувствовать, когда кто-то хочет уйти от разговора. Ты права — это не к спеху. Все равно до темноты мы никуда не поедем. Пойду-ка я лучше отдохну.

Чайм заснул, но услышанное в Диаммаре не давало ему покоя, и во сне он видел войну и кровопролития.

* * *

— Вот уж не думал, что когда-нибудь снова сюда попаду, — с горечью произнес Элизар, глядя сквозь решетки наскоро сколоченного барака на зияющие пасти пещер Диаммары. — Будь проклят тот день, когда я уезжал из Тайбефа! Будь проклята волшебница, которая притащила меня сюда!

Нэрени взяла его за руку.

— Дорогой, не надо винить Ориэллу. Разве она виновата, что на наш дом напали враги? Да если бы не она, у нас и дома-то своего не было бы.

— И, если бы не она, у нас не было бы детей, а теперь смотри, что из этого вышло! — Голос Элизара дрожал от горя. — Почему, Нэрени? Почему после стольких лет ожидания Жнец даровал нам дочь и сам же ее отнял? — Он повернулся к жене, и глаза его гневно сверкнули. — Потому что Жнец вообще не хотел давать нам ребенка! А волшебница заставила тебя пойти против воли богов, и в наказание он отнял у нас Амалию!

Нэрени вскочила на ноги.

— Я не собираюсь сидеть тут и слушать, как ты несешь ахинею! — вскричала она. — И если ты еще раз скажешь такое про нашу дочь, я тебя сама задушу! — Она развернулась и пошла в другой угол барака, не обращая внимания на изумленные взгляды своих товарищей по несчастью. Отойдя как можно дальше от Элизара, Нэрени села там и повернулась лицом к стене, чтобы никто не увидел, что она плачет.

Внезапно она почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.

— Уйди от меня, Элизар! А, это ты, Джарв? Все равно уходи Я не хочу ни с кем разговаривать.

Не обращая внимания на ее слова, толстяк присел рядом.

— Будь с ним помягче, Нэрени! Он потерял голову от горя. Ты же знаешь, как он боготворил Амалию.

— А я, по-твоему, нет? — взвилась Нэрени.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не это имел в виду, — вздохнул Джарв. — У каждого из нас свое горе.

— Вот именно! Ты тоже потерял бедную Устилу, но я не слышу, чтобы ты рассуждал о богах и возмездии. Неужели в мире мало зла и без этого?

Джарв невесело рассмеялся.

— Не думаю, чтобы жрецы с тобой согласились, да и для нас, простых смертных, боги не всегда означают зло. Нет, правда, меня утешает мысль о том, что Устила обрела покой и счастье, и Жнец позаботится о ней.

— Да, твой бог добр и милостив, а у Элизара он мстителен и жесток!

Джарв покачал головой.

— Дай ему время, Нэрени.

— Боюсь, это теперь зависит не от меня, — печально сказал она. — Что с нами будет, Джарв? Нас скоро уморят работой. И что будет, когда мы закончим строить, — если вообще доживем до этого дня?

— Даже не знаю, что и думать, — со вздохом сказал толстяк. — Но у меня есть подозрение, что эта злодейка, которая нас захватила, желает править отсюда всеми Южными Землями. Диаммара — идеальное место для крепости, и если Небесный Народ уже под ее владычеством, то и остальных в скором времени ждет та же участь.

— В таком случае, — тихо сказала Нэрени, — пусть я лучше умру и буду вместе со свой девочкой.

В этот момент ее подергал за рукав Ланнерт, трехлетний сынишка Черной Птицы;

— Рени… Мама опять плачет…

Нэрени вздохнула и взяла его на руки. Тяжелые цепи на ручках и ножках мальчика приводили ее в ужас; но такими украшениями наделили всех крылатых рабов, чтобы они не могли улететь.

— Хорошо, — сказала Нэрени малышу. — Я сейчас подойду. — Она повернулась к Джарву:

— Знаешь, до того, как я встретила Ориэллу, в любой сложной ситуации у меня опускались руки. А теперь посмотри — я не только несу свое бремя, но и могу помочь кому-то еще. — Она с грустью усмехнулась. — Даже не знаю, благодарить ли мне за это волшебницу, или наоборот… Беспомощной быть гораздо легче.

Черная Птица сидела над неподвижным телом мужа, роняя слезы на его опухшее от побоев лицо. Рядом лежала ее двухмесячная дочь и жалобно плакала, но она даже не смотрела в ее сторону.

— О, Нэрени! — прошептала она. — Мне кажется, он умирает.

Кондор пытался защитить Черную Птицу от издевательств Солнечного Пера, и его жестоко избили надсмотрщики. Уже целый день он лежал без сознания, и дыхание его становилось все тише и тише. Нэрени понимала, что это плохой признак, но вслух своих опасений не высказывала. Между двумя мужчинами существовала давняя вражда — Солнечное Перо считал, что королева должна была достаться ему. Но он хотел, чтобы Кондор знал о падении своей супруги, и поэтому, пока неясно было, выживет принц-консорт или умрет. Черная Птица была в относительной безопасности.