что никакая сила не способна его остановить, другие поддались его азарту, но папа скандировал «браво, браво, браво» громче всех, и не в первый раз за эти летние месяцы мне захотелось одновременно бежать со всех ног и остаться там навсегда.

Последний раз

За кулисами парни и девушки врывались не в свои раздевалки, чтобы взглянуть на нижнее белье, причем никто особенно не старался полностью снять грим. Толкаясь в своих бальных нарядах, мы видели, как улицы Вероны освещаются зеленым и красным, а зрители крепко держат пластиковые стаканчики с теплым белым вином. На последний спектакль пришли целые семьи, школьные компании, учителя – все обнимались и целовались…

На сцене, как теперь казалось, каждый был лучшим. Я немного постоял в углу, поулыбался, как прохожий, встретивший на улице чужую свадьбу; полюбовался ярким конфетти, но не видел причин участвовать в этом буйстве.

И вдруг я заметил отца: он проталкивался сквозь толпу, сиял, но вокруг глаз еще оставалась красная кайма; впрочем, я разглядел ее лишь тогда, когда он подошел меня обнять.

– Молодчина, мой мальчик, – сказал он. – Я тобой очень горжусь.

На автомате я ответил:

– Тоже тобой горжусь, папа.

– С чего бы это? – рассмеялся он. – Бессмыслица какая-то.

Вскоре он ушел, напросившись в машину к мистеру и миссис Асанте, а у нас близилось время банкета. Крис и Крис выставили свет, чтобы превратить Верону в один сплошной танцпол, и мы кружили друг друга и менялись парами, пока не взмокли, и лишь время от времени прерывались, чтобы вытащить из кустов очередную бутылку. Звучали сентиментальные речи, которые изрядно затянулись, и мое внимание привлекли летучие мыши, которые описывали круги и петли в ночном небе. Потом Полли накачалась белым вином и вынужденно прилегла на травку, а Люси с Майлзом были замечены за телячьими нежностями в гроте, а Кит танцевал один. Заботясь о том, чтобы никто не порезался и не подвернул ногу, Джордж – совершенно пьяный – собирал бутылки и стаканы. На смену хаус-музыке пришло техно. «У меня был рюкзак, – раз за разом повторял Колин Смарт, – не могу найти рюкзак. Никто не видел моего рюкзака? Без рюкзака я не уйду!»

– Встреча на высшем уровне, – сказал, собирая нас вчетвером, Алекс. – Здесь нам больше ловить нечего. Поехали отсюда.

– Прощаться не пойдем? – спросила Фран.

– Смотрите, что у меня есть. – Алекс позвенел ключами. – От маминой машины. Если кто-нибудь ищет приключений на свою…

– Я! – вызвалась Хелен.

– Дайте мне хотя бы с Джорджем попрощаться! – взмолилась Фран.

– Нет, ехать так ехать, – сказала Хелен.

– Алекс, ты за руль-то сможешь сесть? – спросил я.

– Клянусь, я трезв, как сапожник, – ответил Алекс. – Пошли. Успеем полюбоваться восходом.

И мы ускользнули в ночь.

Мы ехали к югу пустыми, зловещими проселочными дорогами, которые, словно коридоры нехорошего дома, освещались фарами нашего автомобиля. Для храбрости все распевали старые песни Мадонны и Принcа, а мы с Фран, сидя на заднем сиденье, глушили водку с лимонадом из хлипких пластиковых стаканчиков и обливались на каждом повороте.

– Куда конкретно мы едем? – прокричала Фран.

– Потанцевать охота! – прокричал Алекс. – Айда в Брайтон!

Все сочли, что это отличная мысль, и мы с гиканьем повернули в сторону автомагистрали; Хелен выбирала музыку и все время прибавляла звук, пока не зажужжали колонки. Мы были неутомимы, бессмертны и непобедимы. На въезде в Брайтон мы застряли в пробке – транспортный коллапс в два часа ночи, ну и город! – и с изумлением глазели на запруженные народом улицы. Припарковались мы на какой-то пафосной площади вблизи пляжа и ошалели при виде настоящего, буквального моря, а под променадом сделали трезвые лица и увидели очередь, тянувшуюся в аркаду, где располагался ночной клуб; наши внутренности сотрясались от бухтения – думпф-думпф-думпф – басов, а мы напускали на себя равнодушный вид пресыщенных гуляк, но тайком косились на потное, голое по пояс, глазастое безумство тощих мальчишек, выбегавших купить «Мальборо-лайтс» и воду. В сравнении с ними мы (в том числе и Алекс) ощущали себя детьми, тем более что по-детски крутили головами и к тому же получили отлуп во всех известных Алексу злачных местах. «Ну и ладно, не больно хотелось, – сказал Алекс, – устроим частную вечеринку»; мы нашли местечко прямо на пляже и расчистили его от камней. Алекс и Хелен отправились в экспедицию за спиртным, жевательной резинкой, чипсами, музыкой и сигаретами, а мы с Фран, пьяные и неуклюжие, коротали время за поцелуями, как и все парочки в поле зрения, которые темными тюленьими тушами лежали прямо на камнях. Мы тоже немного полежали, и каждый накрывал рукой щеку другого, а лица были так близко, что их очертания расплывались.

– Твое лицо…

– И твое.

– А мы всегда сможем узнать друг друга?

– Даже если нет…

– Ш-ш-ш. Надеюсь, что да. Почему нет?

В четыре часа утра, когда вернулись Алекс и Хелен, мы собрались с силами, чтобы еще потанцевать под хаус-музыку, льющуюся из дешевенького CD-плеера, который Алекс принес из машины. Невдалеке такие же гуляки сидели кружком вокруг парня с гитарой.

– Будьте добры, вы не могли бы сделать потише? – крикнули оттуда.

– Хиппари, – буркнул Алекс, но небо уже светлело, изнеможение и застенчивость нарастали, поэтому мы не стали спорить, приглушили музыку и сгрудились для согрева.

Пьяные и сентиментальные, мы перечисляли вслух, что любим в других, и давали клятвы дружить до гроба в надежде, что они сбудутся, но на следующее утро всем уже стало за них неловко.

– Хелен… ты плачешь? – заметил Алекс. – Господи, я думал, ты на это не способна.

– Что такое, Хел? – забеспокоилась Фран, взяла ее за руку, как следует встряхнула, и Хелен засмеялась:

– Сама не знаю. Просто вдруг подумала: а вдруг лучше, чем сейчас, уже никогда не будет? – И она вытерла лицо ладонью Фран.

– Придумала тоже – мною сопли вытирать. – Фран тоже заплакала. – Гадость какая.

– Смотрите, – сказал Алекс; по левую руку, за брайтонским Дворцовым пирсом, занимался рассвет. – «Светильник ночи сгорел дотла и тянется куда-то, бла-бла-бла».

– «…в горах родился день и тянется на цыпочках к вершинам», – напомнила Фран.

– Настроение совсем не на вершине, – сказала Хелен. – И состояние болезненное.

– Надо собираться домой, – сказала Фран.

– Давайте еще немного побудем, – сказал я. – Может, и поспать удастся.

Мы сбились в кучку и закрыли глаза, но позади нас что-то происходило. В клубах резко смолкла музыка, и на пляж повалили толпы, как будто все разом надумали провести пожарную тревогу. От дрожащих, жалких, присосавшихся к сигаретам людских тел, которые мешкали и цеплялись друг за друга, валил пар, а теперь еще целая толпа