— Аделаида! Это я, Вацлав! — крикнул он. И лишь после этого рванул засов темницы.

Дверь распахнулась. Но никто не спешил кидаться ему на шею.

— Слышь, княжна! Вацлав я, Вацлав!

Бурцев сунул перед собой в темноту камеры шлем, покачивающийся на клинке. И не пожалел.

— Лжец! — раздался милый его сердцу визг.

На железный тевтонский горшок обрушился горшок глиняный. Черепки и липкая каша брызнули в стороны. Горшок был большой, каши было много.

— Хоть прилично тебя тут кормили — и то хорошо, — хмыкнул Бурцев.

Не узнать княжну после подобной выходки невозможно. Он перехватил тоненькую ручку, уже целившую ногтями в глаза, вытянул девушку на свет.

Господи, до чего же она измождена, грязна и перепугана! И прекрасна при этом!

— Ты?! Здесь?! — Дочь Лешко Белого щурила глаза от факельного света. Счастливая улыбка появилась на губах княжны. Но Аделаида рассмотрела черный тевтонский крест на накидке своего спасителя. Углядела княжна и две фигуры в доспехах братьев ордена Святой Марии за спиной Бурцева. Княжна вскипела:

— Так ты заодно с этой тевтонской мразью, русич!

— Утихомирься, княжна, — подал голос Освальд. Добжинец взвалил гранатомет на плечо, словно алебарду, снял шлем. Догадавшись, что именно смутило пленницу, примеру рыцаря последовал и Бурангул. Лучше бы он этого не делал…

Как только в свете факела показалась улыбающаяся татарская физиономия, Аделаида, пискнув, метнулась обратно в камеру. Бурцеву стоило немалых усилий вновь извлечь ее оттуда.

— Это же язычник Измайлова племени! — яростно отбивалась полячка. — Адово отродье! Богопро-а-ап!

Пришлось закрыть девушке рот, чтобы объяснить ситуацию:

— Это хороший язычник. Добрый, белый и пушистый. Он нам помогает, и, между прочим, именно его меч только что сразил Конрада Тюрингского.

Аделаида издала удивленный звук, и Бурцев рискнул отпустить девушку:

— Остальное объясню позже, княжна. А сейчас уходим. Будем пробиваться наверх.

— Пробиваться? — Усы Освальда грозно встопорщились, добжинец убрал с плеча гранатомет. — В таком случае, Вацлав, забери, пожалуйста, эту палицу. Я предпочитаю драться мечом.

— Палицу?! Освальд, только не вздумай, ради бога, кого-нибудь треснуть этой «палицей». Сам без головы останешься и нас оставишь. А мечами махать пока не нужно. У меня есть кое-что посерьезнее.

Он снял с плеча автомат. Добжинец притих.

— Первым пойду я, — сказал Бурцев.

За ним юркнула Аделаида. «Добрый и пушистый» Бурангул бережно нес башню перехода. Последним следовал Освальд с фаустпатроном. Меч рыцаря остался в ножнах.

Дверь в подвал держалась уже на честном слове. Топоры тевтонов неумолимо превращали дерево в щепу.

Бурцев встал напротив. Поднял «шмайссер». Нажал на курок. Две длинные очереди по запертой двери прогремели в замкнутом пространстве подвального помещение трубами судного дня.

Аделаида, закрыв глаза и уши, завопила от страха. Бледный Освальд впечатался в стену. Даже невозмутимый Бурангул присел, вжав голову в плечи. О том же, что творилось за расстрелянной дверью, можно было только догадываться. Крики ужаса и боли, грохот падающих на камень тел в латах, звон оброненного оружия, удаляющийся топот ног…

Бурцев сменил опорожненный магазин на новый. Впредь надо бы экономить боеприпасы. Он передернул затвор, осторожно отворил изрешеченную дверь…

С той стороны торчал глубоко всаженный в дерево боевой топор. Еще две секиры у порога. И шесть трупов — два орденских брата, один сержант, три кнехта. По ступеням винтовой лестницы наверх вели следы крови. Одного из отступивших Бурцев обнаружил за первым же поворотом. На белой накидке с черным перекрестием расплывались три кровавых пятна. Глаза рыцаря уже стекленели.

— Быстро! — поторопил он спутников. И со «шмайссером» на изготовку первым начал подъем.

… Серьезный отпор им дали на площадке, где трапезная примыкала к древней башне. Скрипучая дверь здесь была открыта, но едва Бурцев сунулся в узкий проход возле камина, как в полумраке зазвенела спущенная тетива. Упал, откатился обратно… А в каменную кладку ударили арбалетные болты — с полдюжины, не меньше.

Выход из трапезной перекрывали перевернутые столы и ряды щитоносцев, из-за которых били арбалетчики. Кроме того, стрелки могли таиться на верхних галереях — у бойниц. А это уж совсем скверно.

— Ну что? — поинтересовался Бурангул.

— Не пройти! Придется подниматься выше и занимать оборону на верхней площадке башни.

Последнюю фразу он повторил по-польски. Никто не возражал.

— Тогда приготовьтесь…

Бурцев швырнул в трапезную трофей — осколочный гостинец из Третьего рейха. Получай, тевтон, гранату!

Взрыв, дым, крики.

Для пущего эффекта он добавил очередь из «шмайссера». Вслепую, по вопящей темноте.

Дверь в трапезную удалось захлопнуть прежде, чем оттуда снова полетели стрелы. Слава богу, здесь тоже имелся внутренний засов! Не столь прочный, как в подвале, но на некоторое время и он сдержит рыцарей.

Дальше поднимались осторожно, без излишней поспешности. Наверху могла поджидать дежурная стража. Да и низенькие дверцы с тяжелыми кольцами вместо ручек, встречавшиеся по правой стороне винтовой лестницы, внушали определенные опасения.

— Выходы к боевым площадкам с бойницами, — пояснил Освальд. — Занимать их есть смысл лишь для круговой обороны башни — обстреливать неприятеля, ворвавшегося во внутренний двор замка. Сейчас там вряд ли кто-нибудь будет.

Добжинец ошибся. Но прежде, чем Бурцев понял это, их атаковали сверху. Неожиданно и яростно. Полубрат в серой накидке и троица чернодоспешных кнехтов, спустившиеся с наблюдательной площадки Взгужевежи. Крестоносцы выскочили из-за очередного поворота винтовой лестницы так внезапно, что всех четверых пришлось расстреливать практически в упор.

Пули, взвизгнув в рикошете, ушли по лестничной спирали куда-то вверх, а характерный щелчок затвора возвестил, что Бурцев выпустил по Т-образным крестам всю обойму. Ну не пристрелялся он еще к антикварному «шмайссеру». Ну не смог контролировать чуткий курок. А теперь… Толку теперь от немецкого автомата с пустым магазином, что от козла молока. Он швырнул бесполезное оружие на каменные ступени.

Вот тут-то все и произошло.

Вскрикнула Аделаида. Только что она стояла между Бурцевым и Бурангулом, прислонившись к косяку низенькой дверцы, — и вдруг исчезла. Зато дверь распахнута настежь. А за дверью…

Дюжий краснолицый орденский брат в кольчуге и подшлемнике, но без меча и шлема, обхватив левой рукой перепуганную княжну, правой занес над ней узкий трехгранный кинжал.