Во многих известиях о смерти царя Бориса Годунова сходным образом говорится, что все случилось внезапно, после обычной царской трапезы. В свите английского посла, находившегося уже на дороге в Англию, все-таки успели узнать подробности о последних часах царя Бориса Федоровича. Спустя два часа после обычной трапезы царь «ощутил боли в желудке, так что, перейдя в свою опочивальню, сам лег в постель и велел позвать докторов (которые успели уже разойтись). Но прежде, чем они явились на зов, царь скончался, лишившись языка перед смертью» (еще одно подтверждения диагноза — апоплексия)[718].

Для русских летописцев важнее была другая деталь: в соответствии с нормами благочестия царь Борис Годунов, как некогда Иван Грозный, успел принять перед смертью монашескую схиму и получил новое имя — инока Боголепа. Утаить или опровергнуть это было невозможно, хотя и здесь слышны ноты сомнения, потому что следом за таким уходом Годунова из мира все его обвинители должны были бы умолкнуть. Автор «Пискаревского летописца» написал, что Борис Годунов «преставися скорою смертию, только успели запасными дары причастити». В хронографах тоже содержится ссылка на то, что «нецыи же написаша» о том, «яко восприят иноческий образ и наречен бысть во иноцех Боголеп, и вскоре живот свой сконча». И лишь в «Бельском летописце» сказано, как подобает, что Борис Годунов умер «изволеньем Божиим в чернцех, и в схиме наречен бысть Боголеп, и положен бысть в церкви у Архангела Михаила в пределе у Ивана Списателя (Иоанна Лествичника. — В. К.)»[719].

Имя Боголеп — калька с греческого Феопрепий («подобающий Богу») — раскрывает нам последнюю тайну Бориса Годунова: крестильное имя царя, которое у людей русского Средневековья порой скрывалось до самой смерти. Годунов позаботился, чтобы тайна эта не была раскрыта и после окончания его «живота», поэтому легко подумать, что выбор схимнического имени связан с известным, мирским именем царя Бориса Федоровича. Правило, согласно которому монашеское имя должно начинаться с той же буквы, что и крестильное, было соблюдено, только имя Боголеп могло происходить еще и от имени Богдан! Или, точнее, от греческого имени Феодот («Богом данный»), которое у русских людей переводилось как Богдан. Святой Феодот Анкирский жил в IV веке и прославился благотворительностью и добрыми делами (что немаловажно для биографии царя Бориса Федоровича). Разгадать тайну второго имени Бориса Годунова впервые смогла искусствовед В. И. Антонова, составляя каталог икон Третьяковской галереи[720]. Изображение патронального святого Годунова — Феодота Анкирского встречается и в росписях церкви села Вяземы, и в знаменитых вкладах семьи Годуновых в Троице-Сергиев монастырь: так называемой «жемчужной» пелене «Крест на Голгофе», лежавшей под иконой Троицы Андрея Рублева, и поставце на гроб Сергия Радонежского[721]. Очевидно, что для близких Годунову людей его крестильное имя не было тайной, они тоже могли участвовать в выборе имени для схимы царя, которого настиг удар. Хотя, наверное, царь Борис успел сделать все последние распоряжения и о принятии схимы, и о том, чтобы его похоронили рядом с его предшественником на престоле, которому он был всем обязан, — царем Федором Ивановичем. Погребение в кремлевском Архангельском соборе, рядом с могилами князей и царей из династии Рюриковичей, не могло быть случайностью. К несчастью, этой могиле недолго пришлось оставаться непотревоженной.

Мало что другое в Московском государстве могло так сразу и освободить, и запутать людей. Освободить от прежнего страха, обязательств и клятв Борису Годунову и его семье, запутать с последовавшими присягами, которые стали приносить кто царевичу Федору Борисовичу, а кто сразу мнимому сыну Ивана Грозного. Царя Бориса Годунова якобы спрашивали перед смертью, не хочет ли он, чтобы все немедленно присягнули царевичу Федору Борисовичу, а он отвечал, «дрожа всеми членами»: «Как Богу угодно, и всему народу»[722]. Очень похоже на Годунова, не изменившего себе даже в последний час…

Добро без правды, добро без сочувствия, добро без жалости ко всем, даже к врагам, оказалось не добром, а чем-то другим. Тем самым наследием Бориса Годунова, за которое его большей частью осуждают, если не ненавидят. Начиная, как многие его современники, в опричном дворце Ивана Грозного, Борис Годунов сумел сохранить устремление к созиданию, а не разделению, ставшее впоследствии его второй натурой. Но и память об опричном опыте тоже никуда не исчезла. Она прорывалась временами в действиях Бориса Годунова, всюду преследовавшего своих политических противников. О доверии Годунова к наушникам начали говорить еще тогда, когда он был правителем. По свидетельству одного Хронографа, «но токмо едино неисправленное имяше пред Богом и всеми людми: во уши его ложное приношаху радостно тово послушати желаше и оболганных людей без расужения напрасно мучителем предавшее и власти любив вел ми бываше, и начал ников Всероссийского государства и воевод вкупе же и всех людей московского народу подручны себе учини, яко же и самому царю во всем послушну ему быти и повеленное им творити». Годунов предпочитал ссылать, а не казнить, своих врагов. Но в этой ссылке главные враги Бориса Годунова и заканчивали свои дни. Слишком уж все удобно складывалось, чтобы не видеть здесь умысла. Его и видели, и таились, и говорили, метая еще и отравленные стрелы клеветы, сводя на нет все земное строительство Бориса Годунова.