Мимы друг за другом переступают порог, не задевая дверной косяк и не протыкая руками невидимые стены. В первой комнате все не помещаются и начинают толпиться у входа. Айк открывает еще одну дверь и заводит половину Артели во вторую вымышленную комнату, а остальные расходятся по первой – видимо, это кухня. Мимы принимаются за хозяйство: моют посуду, вытирают столы, обходят друг друга и перегибаются через невидимую мебель. Готовят. Во второй комнате начинается нешуточная работа: мимы пилят, рубят, скребут пол, моют окна. Носят миски с супом, ходят по краю диванов, как по канату, пререкаются, дерутся, уворачиваются и машут руками. Гибкие и прямые, как доска, они делают все это в полной тишине, если не считать отдельных групповых вздохов. Айк наблюдает. В этом заключается ката величайшего мима на свете.

Я заворожен, грустен, обескуражен и почему-то скучаю по дому. Я пришел поболтать с Айком Термитом – поздороваться, вспомнить былые времена, но вдруг понимаю, что не очень-то хочу. К счастью, подходит К и дает мне задание. Когда я ухожу, мимы начинают репетировать номер и с серьезным видом передают друг другу зонтики, швабры и бананы.

Пять минут спустя я уже размахиваю кувалдой, вбивая в землю железные колышки. На них будет держаться главный шатер, так что их довольно много, а задание важное и ответственное. Часть колышков раздали другим людям, но эти должен вбить я. Приятная, ударная работа.

Для выполнения этой задачи существует особая техника. Кувалда возмутительно тяжелая и трудноуправляемая. Только силач может орудовать ею несколько секунд подряд. Только дебильный силач станет это делать, и таких на удивление мало. Процесс формирования тела, способного поднимать тяжести ненаучным способом, чаще всего сопровождается осознанием, что есть способ и попроще. Фокус в законах Ньютона, разумеется: подними кувалду, используя ее собственный импульс, направь ее в обратную сторону при максимальной потенциальной энергии и минимальном импульсе, затем используй энергию отскока для следующего подъема. Тот же принцип часто используется при бое на однолезвийных мечах в стиле Безгласного Дракона.

Хоть я и ознакомился со своим инструментом, его тяжестью, балансом, силой удара и возможными опасностями, на жаре ручка стала скользкой, и я не всегда попадаю по цели, да к тому же, в отличие от меча, рабочий конец кувалды много тяжелее. Я воткнул все колышки в землю, и теперь, сосредоточившись и успокоившись, иду вдоль ряда. Первый прием – «Скрытая Змея» (оружие висит за ногой, и враг его толком не видит; ему придется либо поменять позу, либо смириться с таким положением вещей; колышки неразумно выбирают второй вариант), далее – «Помешивание Котелка» (выкручиваю руку, замахиваясь оружием и готовясь к первому удару).

Я вскидываю кувалду («Конь Встает на Дыбы»), шагаю вперед. Выполняю «Пробор в Волосах» (удар сверху вниз), затем «Руки-Облака» (вращение руками) и опять «Помешивание Котелка». Далее нужно шагнуть в сторону – эту форму мастер У называл «Походкой Элвиса», но Элизабет утверждала, что классическое название звучит иначе. Как бы то ни было, я делаю «Походку Элвиса». Вбив три-четыре колышка, добавляю новую форму: «Поразить Тысячу Воинов» (круговой замах кувалдой, в результате которого я оказываюсь между двумя колышками), после чего выполняю «Колеса Хозяйской Тележки» (вращаю инструментом в разные стороны) и быстро забиваю последние шесть колышков («Журчащий Ручей» и «Пробор в Волосах» вместе), разворачиваюсь («Танец Обезьяны»), не прекращая движения кувалдой, и вгоняю всех жертв еще на шесть дюймов в землю. Придя таким образом к началу, я останавливаюсь. Руки не устали, но сердце бьется очень быстро, раны саднят. На месте пуль образовались огненные шарики. Зато работа сделана – на все про все ушло минуты три. К говорила, это займет у меня полчаса. Ха! Вот как могут пригодиться старые навыки!

Озираясь в поиске пирожков, я замечаю у входа в палатку-столовую Айка Термита. Он наблюдает за мной круглыми глазами. Конечно, глаза у него всегда круглые – нарисованы же. Однако на его лице написано явное удивление (или мне так показалось). Когда я подхожу, он вовсю улыбается.

– Колышки забивал? – спрашивает он.

– Ага.

– Как правило, – заговорщицким тоном говорит Айк Термит, – сначала мы обматываем колышки веревкой, а уж потом забиваем.

Вот засранец.

Ладно хоть не вспоминает Матчингем и не спрашивает меня про жену – за одно это я страшно ему признателен.

Цирковая программа состоит из нескольких частей: акробатического номера, пантомимы, фокусов и испытания пастушьих собак. Номер с собаками весьма необычен. Среди шума и суеты на арену выезжает долговязый черноволосый шотландец с окладистой бородой и верхом на квадроцикле. Сзади на платформе сидят два пестрых нетерпеливых бордер-колли. В клетке на колесиках едут несколько индийских уток-бегунов. Клички собак я не разобрал, что-то вроде «Мнр» и «Хбр», а сам ирландец – очередной К, разумеется – некоторое время изъясняется лишь посредством злобных воплей и окриков. У индийских уток нет прозвищ (по крайней мере, нам их не сообщили), на арене они заменяют овец. Утки потрясающе глупы. Летать не умеют, сбиваются в кучу и при возможности валятся друг на друга. Проведите несколько минут в компании индийских уток, и вам захочется перебить их до единой.

К (шотландец) раскидывает руки в стороны:

– Приветствую вас, леди и джентльмены, меня зовут К, и сегодня я ваш конферансье! – (На самом деле это звучит несколько иначе: «Прриветствую васс, ледди и жэнтльменны, сегодня я ваш канфирансэ!»)

Поздоровавшись, он тут же пускается в объяснения: у одной собаки «сильный» взгляд, а у другой «слабый» (у первого пса на морде написано, что он психопат-уткоед, суровый зверь, идущий напролом и до конца, пригодный для запугивания животных; второй – ласковый добряк, дружелюбный и миролюбивый, больше годится для точного маневрирования и благотворительных акций). Несколько минут шотландец показывает нам чудеса пастьбы, а затем принимается громко и яростно порицать чистки Нагорья, устроенные Англией в XVIII веке. Его обида на этот древний политический грех незыблема и страшна: она будет жить, даже когда само Шотландское Высокогорье канет в небытие.

Дальше выступают мимы. В пустом воздухе они изображают дом, улицу, город, угнетенный народ во власти капризного тирана. Они суматошно носятся по миру (на задниках изображены таинственные сгинувшие города вроде Венеции или Дельф) – бесконечный фарс и акробатические трюки на фоне скорби и уныния. Артель мимов Матахакси щедро делится с нами Вселенной. Их действия завораживают: в безмятежной тишине они кувыркаются, гнутся, бегают и швыряют друг в друга тортами. Это антиницшеанские клоуны; одним своим присутствием они возвращают нас к прежней нормальной жизни – мягкое средство от коварного забвения. Внезапно, прямо из пустоты, они создают доктора Андромаса.

Айк Термит вовсю ломает комедию посреди арены, как вдруг мимам это надоедает и его уносят прочь. Раскат грома, свет меркнет, и из темноты возникает доктор Андромас, царь-оборванец. На нем пыльный фрак, позорные брюки и приличные остроконечные туфли. Его цилиндр, как выясняется, – шапокляк со складным каркасом внутри. Видимо, каркас расшатался или сломался: время от времени шляпа вздрагивает и сползает влево, а добрый доктор расправляет ее и надевает вновь. У него белое испуганное лицо (по случаю выступления не скрытое москиткой) и вощеные усики торчком. Черты лица тонкие, андрогинные – такие всегда кажутся смутно знакомыми. Я пытаюсь представить доктора Андромаса без усов. Нет, я не знаю этого человека.