Она обошла кресло, встала перед убийцей и соблазнительно провела пальцем по его голым плечам и груди.

– Возможно, тебе даже понравится быть моим… союзником.

– У меня хватает друзей, – ответил Рам Джас.

– Но дочь всего одна, – парировала Изабель. – Не позволяй ей умереть – как позволил своему сыну. Знаешь, я ведь видела смерть Зелдантора.

Кирин склонил голову, насколько позволяли его оковы, и слезы появились у него на глазах. Напускная бравада исчезла, сменившись горем отца, которому рассказали о смерти сына. Он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь сохранить спокойствие. Гленвуд подумал, что убийца скоро сломается. К наилучшим результатам приводили чувства, а не боль.

– Зелдантор и Кейша поймут меня, – произнес кирин, закрывая глаза.

Изабель снова рассмеялась: прекрасные звуки глубоко проникали в разум Гленвуда. Он на секунду отвернулся, пытаясь собраться с мыслями.

– Знаешь ли ты, Рам Джас, что в Кессии опытный мастер пыток за такую работу получает громадное жалованье. Хитрость в том, чтобы за один раз отрезать дюйм, и только дюйм.

Мошенник снова повернулся к ним и увидел, как Элиас вытащил из жаровни рядом с креслом раскаленный докрасна нож. Жаровня была устроена особым образом: нож погружался в пламя и нагревался равномерно. Черному священнику пришлось запустить руку под пламя, чтобы забрать нож из держателя.

– Мне довелось это делать только однажды, – холодно произнес священник.

– Я собираюсь убить вас обоих, – ответил кирин, не открывая глаз. Он стиснул зубы.

Дымящееся лезвие опустилось на кончики его пальцев. Рам Джас завыл в муках, когда одним плавным движением нож отделил от его левой руки дюйм живой плоти. Он потерял кончики трех пальцев, но Гленвуд полагал, что после первого дюйма пытка не остановится.

– Думаешь, они снова отрастут? – спросила Изабель, радостно хлопая в ладоши, пока кирин пытался вырваться из пут. – Уверена, у тебя не было достаточно времени, чтобы проверить свои способности к исцелению.

Рам Джас дрожал, все его тело напряглось. Элиас из Дю Бана отрезал второй дюйм от его пальцев, выравнивая первый удар. Кончики пальцев упали на пол в небольшую лужу крови. Нож раскалился недостаточно, чтобы раны запеклись, и тлеющая плоть прилипла к лезвию.

– Гораздо лучше, чем во время первой попытки, – довольно равнодушно произнес Элиас.

– У тебя получается так хорошо! – сказала Изабель, зловеще посмеиваясь. – А теперь третий дюйм – большинство ломается именно на нем.

Элиас крепко прижал запястье убийцы к креслу. Рам Джас закрыл глаза. Лезвие прошло по тыльной стороне пальцев и отрезало третий дюйм, но на этот раз кирин не закричал. Вместо этого он яростно забился в оковах, и пот заливал его лицо и покрывал все тело.

– В этот раз даже больно не было, – сказал Рам Джас, открыв налитые кровью глаза.

Элиас засунул нож обратно в жаровню, оставив лезвие торчать из горящих углей, и повернулся к колдунье.

– Наверное, нам стоит на время освободить кирина… от своего общества. Посмотрим, сможет ли он вылечить отрезанные пальцы, – произнес он безо всякого удовольствия.

– Замечательная мысль! – ответила Изабель, взмахнув ресницами. Они взглянули на дрожащего пленника. И Элиас, и Изабель пытались посмотреть ему прямо в глаза, но Рам Джас упрямо отводил взгляд, и палачи покинули камеру.

Гленвуд сидел на дне желоба для кормления, сбоку от зарешеченного окна, и, тяжело опершись о каменную стену, чувствовал: его сейчас стошнит. Одержимость колдуньи, равнодушие священника, не говоря уже о запахе горящей человеческой плоти, – его желудок будто завязался узлом, и ему пришлось напрячь всю силу воли, чтобы его не вырвало.

Сквозь решетку на окне Кейл видел Рам Джаса – человека, которого, как он думал, он ненавидит больше всего на свете. Но теперь, когда он узнал о его детях и увидел, как жестоко его пытают, мошенник начал сомневаться в своей ненависти.

Рам Джаса трясло, пот струился по его почти обнаженному телу. Он не знал, что за ним наблюдают, и неудержимо разрыдался.

– Мне жаль, Кейша… Мне так жаль, – шептал он сквозь слезы.

Пленника держали в палатке на восточном краю лагеря. С того времени, как прибыли Тристрам, Мобиус и король, Фэллону было запрещено покидать его импровизированную тюрьму, и общаться он мог только с тремя слугами.

Брат Джакан чрезвычайно настойчиво требовал, чтобы пленника казнили при первой же возможности. Командующий Тристрам не стал слушать нытье идиота-священника и решил разобраться с Фэллоном после того, как они захватят Южный Страж. Его обвинили в богохульстве – в этом обвиняли тех, кто разозлил Пурпурных священников. Свидетелей было много, а вероятность избежать наказания – мизерная, даже с учетом поддержки воинов его отряда, да и сам Тристрам не хотел казнить Фэллона. Терон и Омс оставались верны своему капитану и настаивали, что Джакан начал первый и вывел его из себя, но Мобиус отмахнулся от их слов и встал на сторону друга-священника.

Фэллон вместе с армией дошел до крепости Южный Страж. Его посадили на лошадь под охраной отряда из слуг, и вслед за громыхающей доспехами массой воинов они продвигались по владениям Алого Отряда. Как только на горизонте показался Лес Волка, Тристрам приказал добровольцам Дарквальда выставить стражу на поросшей травой равнине, пока механики сооружают требушеты, а рыцари готовятся к осаде.

Фэллону этого никто не рассказывал, он почерпнул сведения из своих познаний в тактике боя. Рыцарям из его отряда запретили с ним общаться, и только подслушанные разговоры и интуиция подсказывали ему, что происходит.

С него сняли доспехи, сковали руки за спиной, и он сидел и через развевающийся полог палатки смотрел на раскинувшийся вокруг военный лагерь. Десять тысяч добровольцев и пять тысяч рыцарей. Такая сила могла справиться с любым противником на землях, населенных людьми, – одна из крупнейших армий, в составе которых воевал Фэллон. Он даже слышал разговоры о том, что к ним из Арнона направляется Красный кардинал, генерал рыцарей Малаки Фрит. Если это правда, то король Себастьян стягивает сюда почти все военные силы Тор Фунвейра, оставив для поддержания порядка в стране только местные гарнизоны. Городские стражники и армия Ро Хейрана не придут сюда, но их не хватит на противостояние Псам Каресии, которые, по-видимому, сейчас бесчинствуют на землях Ро.

Странным образом Фэллон совсем не усомнился в своих действиях с тех пор, как его взяли под стражу. Наоборот, сейчас его гораздо больше занимали вопросы собственной чести. Будто бы после первого шага – как выразился Джакан, после пересечения черты – дальнейшее неповиновение дается легче. Он со всей серьезностью решил, что больше не будет убивать людей, не причинивших ему вреда. Ранены – простые люди, они не заслужили той смерти, которая к ним приближалась. Фэллон больше не хотел слепо выполнять приказы, и его не волновало, что благородство может привести его к смерти.