— Так и быть, Жуана, пусть у нашей истории будет конец. Похоже, ты всегда должна настоять на своем. Ну что ж, будь по-твоему.

Однако, выходя с ним под руку из бального зала, она почему-то совсем не чувствовала радости от того, что настояла на своем.

Как тут не злиться? Он-то думал, что все уже позади. Он-то думал, что острота боли со временем пройдет. Время шло. Он устроился на новой квартире и приступил к новым обязанностям, терпеливо ожидая, когда самая болезненная фаза его потери перейдет в следующую — какой бы она ни была. Одно он знал точно: хуже, чем сейчас, быть уже не может. Возможно, будет мало-помалу становиться немного лучше, пока не останется ничего, кроме печали, и пока он снова не сможет продолжать жить.

Он не хотел увидеть ее снова. Если бы он знал или хотя бы подозревал, что может увидеть ее на балу, он ни за что не появился бы там. Его бы даже не соблазнила возможность взглянуть на нее еще разок. Не хотел он видеть ее. И уж конечно, не хотел говорить с ней, танцевать и оставаться наедине.

Однако он не мог не признать, что проявил эгоизм. Ему была невыносима мысль о долгом прощании, поэтому он придумал, как его сократить до минимума. Он предположил, что она, как и он, почувствует облегчение, когда все закончится. Однако, как оказалось, ей было нужно более определенное завершение их отношений.

Ему оставалось только злиться на себя. Следовало дать ей возможность попрощаться так, как она того хотела, пока они были вместе. Следовало позволить ей поехать вместе с ним в Арруду, а потом уехать после прощальной ночи. Ему следовало пережить агонию, чтобы она поняла, что их отношениям пришел конец. Теперь все было бы позади и он едва ли страдал бы больше, чем сейчас.

Но теперь придется пройти все сначала. И он злился — отчасти на нее, отчасти на себя.

— Ты мрачен, как накануне сражения при Буссако, — улыбнулась она.

— Вот как? — Он смотрел прямо перед собой. — Странно. Настроение у меня куда более мрачное.

— Силы небесные! — воскликнула она. — Тогда нам, пожалуй, лучше отсюда уйти. Здесь слишком людно.

— Неужели? Из зала мы перешли сюда, потому что там слишком много народа. Теперь и здесь тебе кажется слишком людно. Что дальше, Жуана? Не присмотрела ли ты где-нибудь поблизости уютную спальню? Ты такого прощания хочешь? — Давай сначала найдем какую-нибудь свободную комнату, а потом я скажу тебе, какого прощания хочу. — Она попробовала открыть дверь, выходящую в коридор, но дверь была заперта.

Незапертой оказалась третья дверь. Судя по всему, кабинет. Посредине стоял большой письменный стол, рядом — кресла с прямыми спинками. Он взял стоявший перед дверью подсвечник со свечами и поставил его на каминную полку, а Жуана закрыла дверь. Он повернулся к ней.

— Ну?

Она прислонилась спиной к закрытой двери и улыбнулась.

— Все могло быть по-другому, Роберт. Мне так много хотелось сказать тебе и так много услышать от тебя.

«А мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось, — хотел сказать он. — Мне не хочется продлевать агонию прощания». Но он ничего не сказал. На самом деле оба чувствовали одно и то же. Только по-разному справлялись со своей болью. И все же, несмотря на то, что он все понимал и даже сочувствовал ей, он не мог избавиться от своего гнева.

— Ну так скажи то, что хотела, — резко потребовал он. — А я скажу, что люблю тебя и что расставаться с тобой мне очень больно. А потом я обниму тебя и поцелую, и можно будет наконец закруглиться. Ну давай, Жуана, говори свои слова, а потом подойди ко мне.

Но она продолжала стоять у двери и смотрела на него.

— Я поступила эгоистично, не так ли? Но в бальном зале я дала тебе время, Роберт. Я так медленно прогуливалась по залу с Дунканом. Я хотела, чтобы ты успел уйти, если захочешь. Но ты остался. Ты не мог не видеть, что я направляюсь к тебе.

Он молча смотрел на нее. Она говорила правду. Он мог уйти. Он хотел уйти и почти уже решился. Но ноги не пожелали подчиниться его воле.

— Да, — сказал он, — я видел, что ты направляешься ко мне.

— И остался, — подтвердила она.

— Да.

— Роберт… — Она сделала паузу, и он решил, будто она раздумала продолжать. — Я вдова, а ты не женат.

— Нет, Жуана. — Она улыбнулась.

— Я всегда знал, что есть вещи, которые для меня недоступны, — продолжал он — Я узнал о них вскоре после смерти моей матери. Внебрачный сын маркиза не может претендовать на все, что пожелает. Я смирился. Я построил свою взрослую жизнь исходя из такой морали. И был вполне счастлив.

— Но ты несчастлив сейчас, — напомнила она.

— Потому что я на какое-то время забыл или постарался не обращать внимания на исходное положение своей жизни. И на то, что ты, Жуана, привыкла к другой жизни, которая была твоей, пока ты росла, затем — когда вышла замуж и потом — когда овдовела.

— Если не считать периодов жизни в горах. Я сбежала туда и жила там как сестра Дуарте.

— Но те дни прошли, — сказал он. — Больше тебе незачем быть Жуаной Рибейру.

Она снова улыбнулась ему.

— Только разве для того, чтобы позабавиться.

— Нет такого моста, который мог бы соединить наши жизни, Жуана, — сказал он. — По крайней мере, соединить навсегда. Ни один из нас не будет счастлив, живя в мире другого, как только пройдет новизна нашей страсти друг к другу.

Она смотрела в пол, как видно, погрузившись в глубокие раздумья.

— Разве я не прав? — спросил он после довольно продолжительного молчания.

Она подняла на него глаза. Лицо ее было серьезно, но губы уже складывались в озорную улыбку.

— Ты, должно быть, прав. Ведь ты мужчина. А мужчины всегда правы.

— Ну и что дальше? — спросил он. Она шагнула к нему и остановилась.

— Я думаю, Роберт, осталось лишь обняться и поцеловать друг друга. Жаль, что мы попали не в спальню, не так ли? Заниматься любовью на столе мне что-то не хочется, на полу — как-то стыдно, хотя сама не понимаю почему. Ведь мы столько раз занимались любовью на земле под открытым небом. Да, нам есть что вспомнить.

— Да. — Он ожидал, что из глаз ее брызнут слезы. Но когда она подошла ближе, обняла его и подставила лицо для поцелуя, оно сияло. Глаза поблескивали, и опыт подсказывал ему: будь осторожен!

— Значит, вот какое у нас прощание, — сказала она.

— Да. — Он взял ее лицо в ладони и нежно провел пальцами по щекам и губам. Его гнева как не бывало. — Это прощание. Я люблю тебя. — Ее лицо расплылось перед его глазами от выступивших у него слез.

— Ах, Роберт. — Она обвила руками его шею и прижалась щекой к его щеке. — Какой же ты дурак! Мужчины вообще глупые создания. Не плачь, я не стою твоих слез. Тебе от меня одни неприятности. Без меня тебе будет гораздо спокойнее жить.