– Отец, я не могу выйти за графа! – вскричала Агнес. – Шарфенек… он… он тебе…

– Сделаешь так, как я сказал! – пропыхтел Эрфенштайн, лицо его налилось кровью. – Хочешь отказать отцу в последней просьбе? Хочешь? Поверь, со временем ты поймешь мое решение. Чтобы дочь наместника возвысилась до графини!.. Ты будешь расхаживать в шелках и бархате, все эти чертовы управляющие, бургомистры и секретаришки будут перед тобой кланяться. Наш род наконец займет заслуженное место в книгах.

Агнес решила не волновать больше отца. Его ладонь была уже холодна как лед. Некоторое время девушка хранила молчание, слышалось лишь сиплое дыхание Эрфенштайна. Время словно замедлилось.

– С чего вдруг Шарфенек вздумал жениться на мне? – спросила наконец Агнес в тишину. – Он тщеславен, честолюбив и не любит меня. Какой же в этом смысл?

К отцу понемногу возвращалось спокойствие. Губы его растянулись в тонкой улыбке.

– Думаешь, я над этим не раздумывал? Я и сам знаю, что он чванливый щеголь. Графу не ты нужна, а Трифельс! Он просто без ума от этой крепости. Думаю, только поэтому он и переселился в Шарфенберг. Он… хочет разгадать тайны этих мест, и если женится на тебе, перед ним все двери будут открыты.

– Что за тайны? – удивленно спросила Агнес и почувствовала, как мороз пробежал по коже.

Ей вдруг вспомнился недавний разговор с Мельхиором. Менестрель тоже утверждал, что граф грезит Трифельсом. В особенности его прошлым.

– Как тебе известно, я получил Трифельс от кайзера в качестве лена за военные заслуги, – начал Эрфенштайн нерешительно. – Добрый участок земли. Но ни я, ни твоя мать особо не интересовались старыми историями, что призраками витают по крепости. В отличие от тебя… – Он тихо рассмеялся. – Ты… всегда была другой. Всё в книжках да старинных легендах и сагах… Наверняка ты сама знаешь, что за секреты таит в себе Трифельс. Тайны, что восходят в далекое прошлое.

Сердце у Агнес забилось чаще. Может, отец знал что-нибудь о ее странных сновидениях? Может, он знал о предполагаемом заговоре Иоганна фон Брауншвейга и его бегстве из Трифельса?

– А эти тайны как-нибудь связаны с неким Иоганном из рода Вельфов и женщиной? – спросила она, запинаясь.

Старый наместник изумленно взглянул на дочь.

– Вельфы? Женщина? – Он устало покачал головой: – Об этом я ничего не знаю. Ты разочаровываешь меня, Агнес. Я думал, ты столько читала, что хоть графу в его поисках сможешь помочь. Ведь все упирается в золото… В кучу золота.

– Золото? Здесь? Но…

Агнес в изумлении замолчала. И тут до нее начало понемногу доходить. Ей вспомнились те люди в лесу, когда она нашла кольцо; огни посреди ночи; легенда о Барбароссе, что спал где-то под Трифельсом. Вспомнились все старые истории, которые рассказывал ей отец Тристан.

В особенности одна из них. И недавний разговор с Мельхиором.

Его сиятельство приказал мне сложить о них внушительную балладу…

– Все упирается в деньги – и власть, которую они дают, – хрипло продолжал Эрфенштайн. – До сих пор юный Шарфенек только намекал. Но я‑то не дурак. Я знаю, что у него на уме. Все дело в…

Наместник вдруг выгнулся, его затрясло, и в конце концов он обмяк, точно пустой мешок. В первую секунду Агнес решила, что отец испустил дух у нее на глазах. Но потом заметила, что он еще слабо дышал.

– Не говори больше, – прошептала она и сжала его руку. – Думаю, я и сама поняла, что у него на уме.

«И зачем ему понадобилось избавиться от тебя», – подумала девушка, и невидимый кулак стиснул ей сердце.

Агнес еще целую вечность просидела у кровати отца. Дыхание его слабело с каждой минутой. Мысли вихрем кружились в голове.

Я не смогу выйти за него! Он убил моего отца!

Но можно ли утверждать с уверенностью, что именно граф – отравитель? Могла ли она ослушаться его последней воли? И что будет, если она воспротивится? Агнес никогда не задумывалась над тем, что случится, если отец умрет, а она незамужней останется в крепости. Трифельс перейдет к другому роду, доказавшему преданность герцогу… А что ж она? У нее не было семьи, не было никого, к кому она могла бы податься. Мать давно умерла, а про других родственников отец никогда не говорил… Неужели ее, как вшивую дворнягу, вышвырнут из крепости, чего так страшилась служанка Маргарета?

Агнес вдруг почувствовала, что не сможет отказаться от этой крепости. Ее наполнило ощущение небывалой силы. Трифельс был для нее всем – ее семьей, средоточием мира… Она была и останется хозяйкой Трифельса.

Хозяйка Трифельса…

Когда-то она себя так уже называла. Когда казначей Мартин фон Хайдельсхайм домогался ее в конюшне. С тех пор прошло всего пара месяцев, а по ощущениям – несколько лет. Агнес стала старше. Старше и сильнее – и она не позволит выставить себя из этой крепости.

Моей крепости.

Агнес задумчиво намочила тряпицу в миске у кровати и вытерла пот с отцовского лба. Эрфенштайн был бледен, его сотрясала дрожь, сердце бешено колотилось. Разум его, казалось, был во власти бредовых видений.

– Гингат, – повторял он шепотом. – Гингат…

Внезапно наместник снова приподнялся и попытался заговорить онемевшими губами.

– Агнес… – выдавил он сиплым голосом. – Вот еще что тебе следует знать. Я… я всегда тебя любил, и…

Он обмяк, слова перешли в хрип и вскоре стихли.

Опечаленная, но с гордо поднятой головой, Агнес сидела у постели умирающего отца и напевала ему старинную окситанскую колыбельную, пока тело его неумолимо немело.

* * *

Первое, что почувствовал Матис, когда проснулся, – это адскую головную боль. Юноша приоткрыл глаза, и яркие лучи пронзили ему мозг. Со второй попытки он лишь осторожно поморгал, и свет бил уже не так больно. Теперь Матис различил и бормочущие голоса. Сквозь прикрытые веки он увидел над собой зеленые ветви и не сразу сообразил, что это липа перед трактиром. Взгляд его уловил любопытствующие лица. Люди образовали вокруг оружейника полукруг. Кто-то ткнул его сапогом.

– Думаю, приходит в себя, – проговорил ворчливый голос.

– Осторожнее, ради всего святого! Кто знает, на что он еще способен, – ответил ему второй голос, принадлежавший, вероятно, напуганной женщине.

Матис застонал и стал медленно подниматься вдоль ствола, пока наконец не сел прямо. Его мутило; чувство было такое, что его могло вывернуть в любую секунду. Юноша прикрылся ладонью от яркого солнца и, хмуря лоб, огляделся. Его обступили около двух дюжин горожан и взирали на него с помесью любопытства, страха и отвращения. Среди множества людей Матис разглядел и нескольких стражников. Судя по всему, стояло уже позднее утро.

«Что же, черт возьми, случилось?» – подумал Матис. Голова гудела, как церковный колокол.

Тут ему вспомнилась вчерашняя выпивка, вино, пиво… Он плясал со множеством девиц, в особенности с этой рыжей, что всякий раз хватала его между ног. Припомнилось, что стоял на столе и горланил песни, а народ хлопал его по плечам и пил в его честь. Потом в какой-то момент ему стало дурно, и воспоминания обрывались.