— Вы видите, сударь, — сказал Анри с учтивостью, по которой за милю в нем можно было узнать дворянина, — насколько я точен и верен данному мною слову.

Нечто вроде раскаяния укололо шевалье в сердце.

Было ли с его стороны порядочно подобным образом делать Анри своим секундантом в дуэли с Гратьеном, заставлять брата требовать отмщения брату?

Поэтому лицо его слегка помрачнело, когда он отвечал молодому человеку.

— Послушайте, господин Анри, как бы я ни был вам признателен за вашу пунктуальность и за доказательство вашего интереса, которое вы пожелали мне Дать, признаюсь вам, что предпочел бы, чтобы вы не пришли на эту встречу.

— Почему же, сударь? — удивленно спросил барон.

— То, что должно произойти, касается вас гораздо ближе, чем вы это предполагали, и даже ближе, чем вы можете это себе представить.

— Что вы имеете в виду?

Шевалье положил руку на плечо молодого человека и с замечательным чувством достоинства сказал ему:

— Сударь, несмотря на большую разницу в возрасте между нами, ваш твердый характер, лишенный глупых предрассудков, возвышенность ваших чувств внушили мне глубокое уважение к вам и, позвольте мне это сказать, самую искреннюю дружбу. Однако вовсе не это уважение и не эта дружба послужили причиной того, что на днях я доверил вам мою тайну.

— Но что же в таком случае вами двигало, сударь?

— Послушайте, будет лучше, если вы об этом не узнаете; будет лучше, пока для этого еще есть время, вам сейчас уйти и не сопровождать меня туда, куда я отправляюсь. Я освобождаю вас от вашей клятвы и прошу взять назад ваше обещание: чем больше я об этом размышляю, тем больше считаю не только разумным, но и честным и гуманным поступить именно так. Бедное дитя, которое вы любили и которое все еще любит вас, могло бы рассердиться на меня за то, что я заставил вас принять участие в этом наказании.

— Что означают ваши намеки и недоговоренности, господин шевалье? — спросил Анри. — Я умоляю вас, ответьте, о ком вы говорите? Вы сказали, бедное дитя, которое я любил и которое все еще меня любит? Но я в своей жизни любил лишь одну женщину, и эта женщина, это была…

Анри заколебался; шевалье докончил за него.

— Это Тереза, не правда ли? — сказал он.

— Откуда вам известно имя Терезы? Откуда вы знаете, что я любил Терезу? — торопливо расспрашивал барон.

— Тереза — моя дочь, сударь, коя единственная дочь, мое обожаемое дитя, а ее соблазнитель, человек, воспользовавшийся своим сходством с братом, чтобы совершить преступление, это… ваш брат.

— Гратьен?

— Он самый.

— Так, значит, вы деретесь с моим братом?

Шевалье промолчал; но само его молчание было красноречивее всяких слов.

— О! несчастный! — вскричал Анри, пряча лицо между ладоней.

Затем, спустя мгновение, он спросил:

— Но как же, как он согласился драться с отцом молодой девушки, которую он соблазнил?

— Он не знает, что я отец Терезы; впрочем, я ему нанес такое оскорбление, что оно ему не оставило выбора: драться или нет.

— О, Боже мой, Боже мой!

— Ну же, мужайтесь, мой друг! — сказал шевалье. — По правде говоря, мне кажется весьма странным, что мне так скоро пришлось давать подобный совет другим… мужайтесь! Возвращайтесь к себе; но только есть одно ваше обещание, на которое я по-прежнему хотел бы положиться.

Анри сделал знак, что шевалье может рассчитывать на него.

— Если я погибну, что вполне возможно, — продолжал шевалье с нежной и грустной улыбкой, — если я погибну, я завещаю вам мое дитя, мою дочь, мою Терезу… вашу Терезу, Анри! Смотрите за ней, утешайте, защищайте ее! Господин Шалье, вот его адрес, сообщит вам средства заставить признать ее права на мое состояние.

— Нет, сударь, нет! — закричал Анри, выпрямившись и подавляя свое волнение. — Совесть есть совесть, и с пей не заключают сделок. Позорный поступок, совершенный кем бы то ни было, продолжает оставаться таковым, даже если его совершил мой брат. Я не покину вас. Если бы вашим противником был не Гратьен, то я пожелал бы занять ваше место; меня он оскорбил гораздо больше, чем вас. Но какие бы узы ни связывали меня с ним, своим присутствием я дам ему понять, какое отвращение я испытываю перед его мерзким поступком. И если вы должны стать его возмездием, то я буду олицетворять его раскаяние. Идемте же, сударь, идемте!

— Это решение, мой юный друг, продиктовано мужественным и великодушным сердцем. Я не нахожу других слов, чтобы выразить то уважение, которое внушают мне ваши высокие чувства; но повторяю вам, я нанес такое сильное оскорбление вашему брату, что всякая надежда на возможность примирения на месте поединка была бы иллюзорной, подумайте об этом.

— Ах! если бы я был свободен, сударь, — вскричал Анри. — Тереза была бы счастлива, честь ее была бы восстановлена… несмотря на… О! это воистину ужасно! брат! но, сударь, хотя мы и близнецы, наши характеры настолько различны, насколько схожи паши черты: он живет в вихре балов и пирушек; я же веду жизнь, полную одиночества. После моего возвращения в Париж я видел его всего дважды… Однако я удалился от темы нашей беседы. Я в некотором роде прошу у вас прощения за преступление, совершенное другим. И когда вы ее снова увидите, шевалье, — а я надеюсь, каким бы противоестественно жестоким вам ни казалось подобное пожелание, что вы увидитесь с ней вновь, — скажите ей, что тот, кто так ее любил и кто все еще продолжает ее любить, не пожелал покинуть ее отца в этот решающий для него миг, чего бы это ни стоило его сердцу!

Шевалье протянул руку молодому человеку, затем, бросив взгляд на часы, сказал:

— Час близится, мой дорогой Анри. Это моя первая дуэль, и я пока не могу позволить себе заставлять других ждать. Идем же. Ко мне, Блэк!

— Вы берете с собой вашу собаку?

— Конечно… Я не хотел бы расставаться в такой момент с моим самым старым и лучшим другом. Ах! если бы бедняга Думесниль был жив.

Анри с удивлением посмотрел на шевалье.

— Не обращайте внимания, — заметил тот. — Я знаю, что говорю.

Спускаясь по лестнице, шевалье и Анри д'Эльбэн встретили господина Шалье, шедшего им навстречу: он приехал в своей коляске, великолепном закрытом экипаже, запряженном двумя породистыми лошадьми.

Все трое сели в карету.

— В Шату! — приказал господин Шалье кучеру.

Шевалье представил друг другу своих секундантов.

— Сударь, о чем вы условились с секундантами нашего противника? — спросил Анри у негоцианта.

— Дело улажено по всем правилам, — ответил Шалье. — Эти господа не пожелали извлечь ни малейшей выгоды из того, что являются оскорбленной стороной. Все решит случай. Противники встанут на расстоянии тридцати шагов друг от друга, у каждого в руке будет заряженный пистолет; они имеют право открывать огонь через каждые пять шагов, это сразу сократит дистанцию между ними до двадцати шагов, и каждый раз производить только по одному выстрелу.