Оттуда по ровной дороге через большую равнину мы добрались до весьма обширных лугов, посреди которых в некоем лишенном травы месте видно, как бурлят источники холодной воды, довольно чистые, но настолько пропитанные серой, что запах чувствуется весьма далеко[802]. Мы приехали на ночлег в

МОНТЕРОССИ, двадцать три мили; и в первое воскресенье октября прибыли в

РИМ, две мили. Нас там встретил очень большой холод и ледяной ветер с севера. В понедельник и в последующие несколько дней я чувствовал несварение в своем желудке, что заставило меня пропустить несколько общих трапез, чтобы есть поменьше[803]. И пока мой желудок был свободным, я чувствовал себя довольно бодрым и полностью располагал всей своей натурой, за исключением головы, которая еще не совсем оправилась.

В день, когда я прибыл в Рим, мне передали письма от членов городского совета Бордо, которые весьма любезно написали мне по поводу моего избрания мэром их города и просили меня приехать к ним.

В воскресенье, 8 октября 1581 года, я пошел повидаться в термах Диоклетиана на Монте Кавалло[804] с одним итальянцем, который, долгое время пробыв рабом в Турции, научился там множеству необычайных приемов, которые делаются на лошади. Он, например, скача во весь опор, мог совершенно прямо стоять на седле и с силой метал дротик, а потом вдруг оказывался в седле. Затем, посреди стремительной скачки, всего лишь опираясь рукой на ленчик седла, спускался с коня, касаясь земли правой ногой, а левой стоя в стремени; и несколько раз видели, как он так спускается и поднимается попеременно. Он проделывал много подобных трюков в седле, по-прежнему на скаку. Стрелял из лука по-турецки вперед и назад с большой ловкостью. А иногда упирался головой и плечом в шею лошади, поднимал ноги прямо вверх и, держа их так, продолжал скакать во весь опор[805]. Он подбрасывал в воздух булаву, которую держал в руке, и подхватывал на скаку. Наконец, стоя в седле и держа правой рукой копье, он ударял им в перчатку и подцеплял ее, как при конной игре с кольцом. Еще он, стоя на ногах, крутил вокруг своей шеи взад и вперед пику, которую сначала сильно раскручивал рукой.

10 октября после обеда посол Франции[806] отправил мне нарочного сказать, что, если я хочу, он заедет за мной и возьмет меня в свою карету, чтобы мы вместе поехали посмотреть на мебель кардинала Урсино[807], которую продавали, потому что он умер этим самым летом в Неаполе и сделал наследницей большого имущества свою племянницу, которая была еще ребенком. Среди редких вещей, которые я там видел, имелось постельное покрывало из тафты, подбитое лебедиными перьями. В Сиене встречается много этих лебединых шкурок, сохраненных целиком с перьями и надлежащим образом обработанных; с меня за такую просили полтора скудо. Они размером с овчину[808], и чтобы сделать такое покрывало, хватило бы нескольких. Еще я видел страусиное яйцо, резное со всех сторон и очень красиво расписанное; потом квадратный ларец для хранения драгоценностей, и кое-какие в нем уже лежали. Но поскольку этот ларец был весьма хитроумно устроен и там имелись зеркала, то, открывая его, казалось, что он гораздо более вместительный и глубокий со всех сторон, как снизу, так и сверху, и что там в десять раз больше драгоценностей, чем их там было на самом деле, потому что одна и та же вещь многократно отражалась в зеркалах, которые даже было нелегко заметить.

В четверг, 12 октября, кардинал Санский отвез меня одного в карете вместе с ним, чтобы посмотреть на церковь Св. Иоанна и Павла, титулярием и настоятелем которой он был, а также на монахов, которые дистиллируют те душистые воды, о которых я уже говорил раньше[809]. Эта церковь расположена на Монте Челио, местоположение, которое, кажется, было выбрано с умыслом, потому что она вся сводчатая снизу, с большими коридорами и подземными залами. Утверждают, что это здесь был форум или площадь Гостилия[810]. Из садов и вертоградов этих монахов открывается очень красивый вид – оттуда любуешься и древним, и новым Римом. Место из-за своей высоты обрывисто, глухо, пустынно и почти недоступно со всех сторон.

В тот же день я отправил вперед изрядно набитый дорожный сундук, чтобы его доставили в Милан. У возчиков обычно уходит двадцать дней, чтобы туда добраться. Сундук весил сто пятьдесят фунтов, плата – четыре байокко за фунт, что соответствует двум французским солям. У меня там внутри были многие ценные вещи, прежде всего великолепные четки Agnus Dei[811], самые прекрасные, что я нашел в Риме. Они были сделаны нарочно для посла императрицы, и один из его дворян давал их на благословение папе[812].

В воскресенье, 15 октября, рано утром я уехал из Рима, оставив там своего брата и дав ему сорок три золотых скудо, на которые он рассчитывал прожить здесь в течение пяти месяцев, упражняясь во владении оружием. Перед моим отъездом из Рима он снял славную комнату за двадцать джулио в месяц[813]. Г-да д’Эстиссак, де Монтю, барон де Шаз, Моран и некоторые другие проводили меня до первой почтовой станции[814]. Если бы даже я не торопился, мне все равно хотелось избавить от этого труда упомянутых дворян, многие из которых были готовы за мной последовать и даже наняли лошадей. Это были дю Белле, д’Амбр, д’Алегр и другие. Я приехал на ночлег в