Я сделал большой круг по этим горам, прежде чем вернуться в дом.

Я не был доволен тем, как вышла последняя выпитая вода; вот почему я пришел к мысли отказаться от питья. Мне не нравилось, что у меня не совпадало по дням то, что я выпивал, с тем, что изливал из себя. После того как я пил в последний раз, в моем теле еще должно было оставаться больше трех стаканов воды из купальни, кроме того, что у меня случилось сдавливание мочевых протоков, которое я мог рассматривать как настоящий запор по сравнению с моим обычным состоянием.

В пятницу, 1 сентября 1581 года, я принимал ванну утром в течение одного часа; немного пропотел, а когда мочился, у меня вышло большое количество красного песка. Когда я пил, то не возвращал всего или очень мало. Голова была как обычно, то есть в плохом состоянии.

Эти воды начали докучать мне; так что, если бы я получил из Франции известие, которое ожидал уже четыре месяца, все никак не получая, я тотчас же уехал бы отсюда, предпочитая закончить свое лечение осенью на каких-нибудь других водах, какие подвернутся. Направив свои стопы в сторону Рима, я нашел бы на небольшом расстоянии от главной дороги воды Баньаквы, Сиены и Витербо, а в стороне Венеции – воды Болоньи и Падуи.

В Пизе я заказал нарисовать свой герб красивыми яркими красками всего за один французский экю с половиной и вызолотить его; затем, поскольку он был нарисован на полотне, велел уже здесь, на водах, вставить его в рамку и с большим тщанием прибить эту картинку к стене комнаты, которую занимал, при том условии, что она будет дарована самой комнате, а не лично капитану Паулино, хотя он и был хозяином жилища. Капитан мне это обещал и поклялся.

В воскресенье, 3-го [сентября], я пошел в купальню и оставался там больше часа. Почувствовал большое скопление ветров, но без боли.

Ночь и утро понедельника, 4-го, меня жестоко терзала зубная боль; я подозревал, что ее причина – какой-нибудь испорченный зуб. Утром я жевал мастиковую смолу, но не почувствовал никакого облегчения. Из-за этой пронзительной боли мое состояние ухудшилось, и у меня случился запор как раз из-за того, что я не осмеливался снова пить воду, а также принимал очень мало лекарств. Ближе ко времени обеда и три-четыре часа спустя боль оставила меня в покое, но в двадцать часов возобновилась, причем в обеих щеках, с такой яростью, что я не мог держаться на ногах и меня тошнило из-за силы этой боли. Меня бросало то в пот, то в дрожь. Поскольку я чувствовал боль повсюду, это навело меня на мысль, что боль вызвал все-таки не испорченный зуб; порой она была еще очень сильной в обоих висках и в подбородке и доходила даже до плеч, до глотки, даже до обоих боков; так что я провел самую ужасную ночь в своей жизни; это было настоящее остервенение и бешенство [боли].

Ночью я даже послал к аптекарю, который дал мне водки, чтобы держать ее на той стороне, какая больше всего болела, и это мне принесло большое облегчение. Как только я брал ее в рот, всякая боль прекращалась, но стоило выплюнуть – боль возвращалась. Так что я не убирал стакан ото рта, но и не мог долго держать там спиртное, потому что, как только боль утихала, усталость вызывала сон, а стоило мне заснуть, мне в горло обязательно попадало несколько капель, вынуждавших меня тотчас же их выплюнуть. Боль оставила меня только к рассвету.

Во вторник утром все дворяне, которые были на здешних водах, пришли проведать меня в постели. Я велел приклеить к своему левому виску, прямо на то место, где бьется пульс, маленький пластырь с мастиковой смолой, и в тот день не так болело. На ночь мне накладывали теплые компрессы из льняных оческов на щеку и левую сторону головы. Я спал без боли, но беспокойным сном.

В среду у меня еще были некоторые болевые ощущения как в зубах, так и в левом глазу; когда я мочился, у меня вышел песок, но не в таком большом количестве, как в первый раз, когда я был здесь, и порой он был похож на рыжеватые зернышки проса.

В четверг утром, 7 сентября, я пробыл один час в большой купальне.

Тем же утром мне принесли доставленные через Рим письма от г-на де Тозена, написанные в Бордо 2 августа, которыми он извещал меня, что накануне я был при единодушном согласии избран мэром Бордо, и приглашал меня принять эту должность из любви к своей родине[766].

В воскресенье, 10 сентября, я принимал ванну один час в женской купальне, и, поскольку было горячо, немного пропотел.

После обеда я поехал верхом в полном одиночестве посмотреть несколько других соседних мест, и в особенности небольшое селение, которое называется Гранайола[767], расположенное на вершине одной из самых высоких гор области. Проезжая через вершину этой горы, я обнаружил самые богатые, самые плодородные и самые приятные для глаз холмы, какие только можно увидеть.

Побеседовав с несколькими местными жителями, я спросил у одного весьма древнего старца, пользуются ли они нашими водами: он мне ответствовал, что с ними случилось то же самое, что и с теми, кто, проживая в слишком близком соседстве с Богоматерью Лоретской, редко ходит туда в паломничество: дескать, они видят действие этих вод только на чужестранцах да на тех, кто приезжает сюда издалека[768]. Он добавил, что с огорчением замечал на протяжении многих лет, что эти воды чаще были вредны, нежели благотворны для тех, кто их принимает; а это проистекает из того, что некогда в этом краю не было ни одного аптекаря, и даже врачей тут редко видели, а теперь все наоборот. Эти люди, объявившиеся здесь скорее ради собственной выгоды [нежели ради блага больных], распространили мнение, будто воды не производят никакого действия на тех, кто не только не принимает какое-либо лечебное снадобье до и после приема этих вод, но также не заботится пичкать себя лекарствами вместе с водами, так что они возражают, чтобы воды принимали чистыми, ни с чем не смешивая. Таким образом, по его мнению, самое очевидное следствие, которое из этого проистекает, состоит в том, что на этих водах умирало гораздо больше народу, чем выздоравливало; откуда он извлекал уверенный вывод, что они неизбежно растеряют доверие к себе и удостоятся всеобщего презрения.

В понедельник, 11 сентября, у меня утром вместе с мочой вышло много песка, почти все в виде зернышек проса, круглых, твердых, красных снаружи и серых внутри. 12 сентября 1581 года мы рано утром покинули Баньи делла Вилла и поехали обедать в Лукку.

ЛУККА, четырнадцать миль; здесь начали сбор винограда. Праздник Святого Креста – один из главных городских праздников[769]; тогда на восемь дней всем, кто отсутствует из-за долгов, дают возможность свободно прийти к себе домой и благочестиво встретить его.