горько. Его талант улетучился, он больше не мог исцелять, и теперь у него не оставалось ничего, кроме долгой и мучительной боли увядания.

Осознание этого наполняло его невыносимой яростью.

30. В подземном туннеле

Среди узловатых корней и влажных кустов под нависшим скалистым выступом с видом на долину Джейкоб Марбер обнаружил вход в пещеру. Сначала туннель был узким, сырым и холодным, но затем потолок поднимался, а стены расступались, и дальше под землю он становился довольно просторным.

У самого входа стояла оставленная им свеча. Сняв перчатки, он сложил их вдвое и засунул в карман плаща. Затем растер между пальцами, вспыхнувшими голубым пламенем, пыль, зажег свечу и пошел вперед. Наклонный туннель упирался в стену, в которой открывалась темная расщелина.

Он вспомнил о двух детях, которых оставил у реки, об издаваемых другром чавкающих звуках и слегка передернул плечами. «Все равно ты ничего не смог бы поделать», – сказал он себе.

И поспешил дальше.

Земля под Карндейлом и вокруг него была испещрена проходами, о которых знали немногие и которые никто никогда не отмечал на картах, и древними туннелями, выточенными тающими ледниками, после которых в долине сформировались характерные шотландские озера.

Он шел молча, поскальзываясь на мокрых камнях, следя за отражением пламени в каменных стенах. Воздух был холодным, кислым, неприятным. Джейкоб внимательно смотрел по сторонам. У него было кое-какое представление о том, куда идти: здесь налево, далее направо – но точной схемы пещер он не знал и боялся заблудиться. Что-то в этой темноте узких туннелей заставило его впервые за много лет вспомнить о тех ранних счастливых днях, когда они с братом-близнецом Бертольтом работали трубочистами в Вене. Тогда, оставив позади сиротский приют, они ощущали себя свободными. Вместе с другими беспризорниками они вполне обеспечивали себя едой, а ничего другого им и не требовалось.

Тогда как раз стояла осень, погода была еще не слишком холодной, и, устав, они засыпали в заброшенном подвале среди старых бочек, не нуждаясь ни в одеяле, ни в огне камина. Рядом с ними спали другие дети, а по утрам они бежали в переулок, где старший трубочист раздавал им мётлы, щетки и адреса, по которым требовалась их работа.

Тогда, в девятилетнем возрасте, Джейкоб впервые обратил внимание на красоту города, на трамваи, на нарядных дам, на ароматы, исходящие от тележек с уличной едой в парках. Бертольт показывал ему все, как будто он, в отличие от Джейкоба, каким-то чудесным образом прекрасно познал город, да и вообще весь мир. Конечно, брат всегда отличался смелостью, умом и предприимчивостью. «Потому что ты особенный, Джейк, – говорил Бертольт, – потому что тебе нужен кто-то, кто присмотрит за тобой. Вот почему. Я же не могу делать то, что можешь делать ты. Я обычный». В приюте он всегда шептал это по ночам, уткнувшись лицом в подушку, пока монахини патрулировали мрачные, темные коридоры. Брат всегда внушал Джейкобу, что жизнь стоит того, что нельзя сдаваться, как бы тяжело тебе ни было. Но Джейкоб знал, что это неправда, знал, что Бертольт тоже особенный: он обладал умом и добротой, которых больше ни у кого не было, тем более у него самого. Все первые годы своей жизни Джейкоб восхищался братом, желал быть похожим на него и любил его больше жизни.

Из глубины туннеля донесся какой-то звук. Джейкоб замер, прислушиваясь. Капли воды разбивались о камень. Похоже, он был в этом подземелье не один – по туннелю двигался кто-то еще, и он тоже оказался здесь не просто так. Звук не повторился. С каждой стороны Джейкоба окружала непроглядная тьма. Он стоял в ореоле тусклого свечного света, оглядываясь и чувствуя себя маленьким и одиноким.

Может, Генри Бергаст знает, что он идет? Но Джейкоб тут же отмахнулся от этой мысли. Не может быть. В любом случае пути назад уже нет.

Он пошел дальше. В ушах шумела кровь. Тьма перед ним расступилась лишь на мгновение и тут же сомкнулась позади него той же самой непроглядной чернотой.

После визита Генри Бергаста Сьюзен Кроули быстро поднялась, накинула на плечи шаль, зажгла свечу, подошла к двери и прислушалась. Доктор ушел.

Значит, он хочет отослать ребенка в другое место.

Эта затея показалась ей глубоко неправильной и даже разозлила ее. Сьюзен не привыкла испытывать гнев, и это чувство давалось ей нелегко; она привыкла к тому, что всю жизнь ею командуют и указывают, что ей делать, а о гневе и злости почти ничего не знала. Но сейчас ее вдруг охватил жар. Что доктор Бергаст вообще знает о младенцах, об их потребностях, об их безопасности? Он даже отказался взять малыша на руки. Сьюзен поджала губы, пытаясь осмыслить все как следует.

Нельзя сказать, что она вообще никогда не задумывалась о том, чтобы сбежать из Карндейла, унося малыша подальше от доктора Бергаста. Но в ее фантазиях ребенок всегда был старше, сильнее и выносливее – это были лишь фантазии.

Она быстро подошла к колыбели и проверила ребенка – он крепко спал, – а затем вышла в коридор. Ей хотелось найти мисс Дэйвеншоу; она точно не знала, что скажет ей, но была уверена в том, что та предложит что-то стоящее. Сьюзен понимала, что у мисс Дэйвеншоу тоже есть кое-какие сомнения насчет доктора Бергаста и его взглядов на управление Карндейлом. Конечно, слепая женщина ничего не говорила вслух – для этого она была слишком осмотрительна, – но часто молчала и неодобрительно хмурилась.

Мисс Дэйвеншоу в ее покоях не было. По коридору мимо Сьюзен с виноватым видом прошли две девочки, имен которых она не знала, – обе в ночных рубашках. Она слабо улыбнулась им. Те покраснели и ускорили ход.

Ей было знакомо это чувство, этот страх быть пойманной, чем бы они ни занимались. Это ощущалось так странно – ведь она была всего лишь на несколько лет старше них.

На лестничной площадке Сьюзен увидела женщину в черном – ее лицо скрывала вуаль. Это была та самая мрачная дама из Лондона. Девушка вежливо кивнула и поспешила пройти мимо. Эта дама пугала ее. Она была доверенным лицом доктора Бергаста, выполняла его поручения в столице, и ей не стоило доверять.

Сьюзен обнаружила мисс Дэйвеншоу в вестибюле сидящей на длинном диване перед камином и сцепившей руки на коленях. Возможно, преподавательница как раз ждала ее – настолько спокойной и терпеливой она выглядела.

– В чем дело, мисс Кроули? – спросила слепая женщина еще до того, как Сьюзен успела произнести хотя бы слово.

Девушка прочистила горло.

– Я считаю, что лучший способ что-то сказать – это открыть рот и заговорить, – произнесла преподавательница.

– Да, мисс Дэйвеншоу. Мне очень жаль. Я просто… Меня только что посетил доктор Бергаст. Он сообщил, что намерен отослать ребенка.

Она повернула к ней лицо:

– Увезти его отсюда?

– Да. Он не сказал куда.

– И хочет, чтобы вы сопровождали его?

– Да.

– Ну хоть что-то. Так когда вы собираетесь уезжать?

Сьюзен покачала головой. Она хотела сказать совсем не это. Все пошло не так.

– Я не хочу уезжать, мисс Дэйвеншоу. Вот что я имею в виду. Я не считаю, что мальчика нужно куда-то отправлять. Он еще такой маленький.

Мисс Дэйвеншоу опустила подбородок и разгладила платье.

– И все же люди часто путешествуют с маленькими детьми, мисс Кроули. Он предоставил вам какое-либо объяснение, изложил какую-либо причину? Нет?

Сьюзен ничего не сказала, а слепая женщина понизила голос так, что девушке пришлось наклониться, чтобы расслышать ее.

– Мне кажется, мисс Кроули, что ребенку будет лучше где угодно, только не в Карндейле. Если вы понимаете, о чем я.

Воздух под землей стал плотнее. Джейкоб заметил на стенах и потолке туннеля отблески фонаря задолго до того, как увидел державшего его человека, и задул свою свечу.

– Привет, Уолтер, – тихо произнес он.

Человек вздрогнул и испуганно огляделся по сторонам. Это был мужчина невысокого роста, слабого телосложения, с болезненно-бледными щеками, как будто жизнь уже покидала его тело. Джейкоб знал, что он умирает от чахотки. Его волосы уже поредели, хотя ему было не больше тридцати, и он зачесывал длинные пряди через всю макушку, чтобы скрыть это. А может, ему было все равно. Широко распахнутые испуганные глаза. Дрожащие руки. Он считал Джейкоба своим другом, а тому это казалось жалким.

– Джейкоб? Это ты? – прошептал человек с фонарем.

Джейкоб вышел из тени, давая пыли рассеяться, чтобы его можно