– Это не больно, – сказала она с детским смехом. – У нас была служанка из Мартиники, она мне показала этот маленький фокус. Она его называла «танцующая сережка». На, попробуй.

Не успел я сообразить, что происходит, как Клеопатра отцепила ящерицу от своего уха и подвесила к моему. Я почувствовал маленькие челюсти, цепляющиеся не на жизнь, а на смерть, и по моей спине пробежала дрожь.

– Это традиция у Хайборнов: ходить с ящерицами в ушах. Одна из тех многих вещей, которые отличали нас от Даймондов. Те поклонялись деньгам. Нас же учили любить мир природы. – Маленькая ящерица провисела в воздухе еще пару секунд, а потом упала. Клеопатра поймала ее и положила обратно на ветку.

Мы прошли мимо еще нескольких могил, а потом Клеопатра упала на колени и опустила последнюю розу рядом с надгробием, на котором значилось «КАПИТАН АНДЕРСОН МИДОР – МОРЯК, ОТЕЦ И ПАТРИОТ». Потом встала по стойке «смирно» и отдала честь.

Клеопатра взяла меня под руку, и мы побрели назад по Магнолия-авеню.

– Ну, я собрала свои вещи и поклонилась родителям. Прежде чем мы отправимся в плавание, мне нужно сделать еще кое-что. И сделать это лучше за парой рюмочек рома с кокосовым молоком.

– Хорошо.

– Я возвращаюсь домой. А ты возьми льда на портовом рынке, будь так добр.

Я смотрел, как она медленно идет к воротам кладбища. Казалось, что сегодня трость ей была нужна как никогда.

– С вами все в порядке? Я могу сходить за машиной, – предложил я.

– Отвали.

Я вернулся в Хайборн-Хилл с тающим льдом, но Клеопатры там не было. Не было и Лупе с Кармен. На кухне зазвонил телефон. Голос в трубке звучал очень официально. Говоривший представился доктором Мальтой. Он сказал мне, что у Клеопатры случился сердечный приступ и она теперь в отделении интенсивной терапии в госпитале «Флорида-Киз Мемориал». Ожидание в больнице не похоже ни на что другое. Люди переполнены мыслями о своих родных и любимых, но при этом не остаются безучастными к радостям и бедам соседей по скамейке в больничном коридоре. Кто-то родился, кто-то умер, кто-то поправился, кому-то стало хуже – все стараются поддерживать друг друга. Последний раз я был в больнице, когда навещал Джонни Красную Пыль. В комнате ожидания время течет еще медленнее, чем на Кайо-Локо или в море. Остается только ждать. Читать какую-нибудь ерунду в газете или журнале.

Часто мы проглатываем газетные статьи, журналы или даже целые книги, абсолютно не задумываясь над их содержанием, – на это не бывает времени. Но когда сидишь в комнате ожидания, в любую секунду готовясь к объявлению о жизни или смерти, держа в руках изученный от первой до последней страницы журнал, то ничего не остается, кроме как обдумывать только что прочитанное. Именно этим я и занимался, когда ждал новостей о Клеопатре. Последний час я провел в размышлениях над статьей об идиотах в Северной Флориде. Они перестреляли сотни пеликанов и цапель в заповеднике, а потом по пьяни похвастались этим в придорожном кафе. Их арестовали. В уме я придумал больше дюжины наказаний – от закапывания в песок, чтобы другие птицы могли выклевать им глаза, до публичной порки в перерыве бейсбольного матча.

Я был глубоко погружен в собственные мысли, когда ко мне подошел молодой человек в белом халате и сказал:

– Мистер Марс, здравствуйте, я доктор Мальта. Клеопатра хочет вас видеть.

Постучавшись, я зашел в палату. Клеопатра сидела на кровати и смотрела в окно на океан.

– Я не собираюсь помирать в этой чертовой больнице, – рявкнула она.

Через три часа мы уже мчались по Гольфстриму на восток. Холодный фронт добрался до Флоридского пролива, и температура упала на двадцать градусов за двадцать минут. Ветер дул прямо в корму со скоростью двадцать узлов. Рассекая волны, «Лукреция» неслась вдоль Кубинского побережья. Похоже, шхуна чувствовала, что на этот раз время терять никак нельзя. Клеопатра называла это ветром Марди-Гра.

Ее выкатили из госпиталя в обязательном кресле-коляске, но на обочине она выпрыгнула и самостоятельно дошла до поджидающего микроавтобуса. Лупе отвез нас на пристань. Я позвонил Соломону и сообщил, что мы полетим на Кайо-Локо на всех парусах, поэтому когда мы оказались на причале, шхуна уже была готова к отплытию.

Ветер не переставал дуть, и мы подняли все паруса до единого, бросив вызов холодному фронту. Скорость ни разу не опустилась ниже семнадцати узлов, и мы покрыли пять сотен миль от Ки-Уэст до Кайо-Локо за двадцать девять часов – в два раза быстрее, чем приплыли сюда.

Клеопатра устроилась в своей каюте с помощью доктора Мальты – молодого врача, которого она каким-то образом заманила на шхуну. Доктор Мальта родился в Пакистане и оказался заядлым моряком. По собственному опыту я знал, что отказать Клеопатре очень трудно. Доктор Мальта поднялся на борт с полным чемоданом медицинских инструментов и следил за состоянием Клеопатры.

При посадке Клеопатра отдала ему необычный приказ: не дать ей умереть, пока мы не доберемся до Кайо-Локо.

Силы природы никогда не переставали меня удивлять. Шторм, рожденный в замерзшей, изголодавшейся по солнцу Арктике в десяти тысячах миль к северу, может покрыть это расстояние со скоростью вдвое больше скорости «Лукреции» и в семидесятиградусных водах Гольфстрима заставить человека промерзнуть до мозга костей.

К югу от Кэй-Сол-Бэнкс, на опасном мелководье, мы с Соломоном снимали показания секстанта. Я всегда считал, что видоискатель этого прибора движет небеса – ведь именно это мы и делаем с помощью зеркала и кое-каких мудреных вычислений. Мы двигаем отражение звезды на зеркале вниз по дуге секстанта и сажаем его на видимый горизонт, что дает угол, поддающийся измерению.

Наши с Соломоном расчеты подтвердили, что в Кайо-Локо мы будем следующим утром до восхода солнца.

Я спустился в каюту, чтобы сообщить Клеопатре. Но она спала, и я смотрел на нее и с грустью думал, что она выглядит так, как и должна выглядеть столетняя старуха. Доктор Мальта вместе со мной вышел из каюты.

– В чем дело? – спросил я.

– Мы мчимся наперегонки со смертью, – сказал он мрачно.

– И мы будем первыми.

Вернувшись на палубу, я сообщил о нашем разговоре Соломону. Он ничего не сказал, только посмотрел на такелаж, и по его лицу было видно, что он готов на все, чтобы выполнить последний приказ Клеопатры. Он созвал всю команду на палубу и приказал поднять шпринтовый парус.

– Пока ветер дует, она будет дышать, – сказал он.

Когда моя вахта окончилась, я не пошел в свою каюту, а свернулся калачиком на койке в полурубке, закрыл глаза и помолился за Клеопатру.

Не знаю, сколько я спал, но разбудило меня чье-то пение. С трудом продрав глаза, я увидел, что снаружи еще очень темно. Дул ветер, и мы быстро двигались вперед. Было холодно. Я надел шерстяной свитер и штормовку и влез в страховочные ремни. Шхуна градусов на двадцать накренилась на правый борт. Я пристегнулся к штормовому лееру и начал медленно и осторожно пробираться к рулевой рубке, борясь с волнами и ветром.