Она думала, что беременна.

Последние дни, по правде сказать, она только об этом и думала, мечтая – до прошлой ночи – вернуться с любимым в Колхари или даже в Элламон, а младший пусть хоть сквозь землю провалится.

Сейчас ей этого уже не хотелось. Старший слишком ленив, а горожанин просто мерзавец; они не перестанут возить свои подозрительные грузы и не раздружатся из-за какого-то там ребенка.

Так она и плакала следующие три дня – и в одиночку, и на людях.

Один человек сказал, что возьмет ее в свою лодку, если она поможет ему рыбачить. Прин села в мелкий челнок, выложенный изнутри тростником. Рыбак с завязанными за ухом волосами греб большими деревянными веслами, на дне лодки лежал перемет с костяными крючками. Прин, совсем выбившаяся из сил, остро ощутила свою беспомощность, и слезы в сотый раз покатились по ее пухлым щекам.

Рыбак молча работал веслами.

– Меня зовут Прин, – наконец сказала она, – и у меня будет ребенок.

Рыбаку на вид было не больше двадцати четырех, хотя он уже лысел понемногу. Все его одеяние состояло из набедренной повязки с тремя бронзовыми когтями, пропущенной меж волосатых ног. Он нагибался и откидывался назад, нагибался и откидывался, и лямка на его правом плече то натягивалась, то опадала.

– А я Тратсин, – сказал он. – У меня тоже будет. Жена у меня беременна, – пояснил он, видя недоумение Прин. – Это уж третий, две девчонки у нас. Верней, четвертый. Первый был мальчонка, да она его потеряла – мы тогда еще вместе не жили. В наших местах говорят, что девчонки – это проклятие для семьи, а о престарелых родителях кто заботится? Дочки, вот кто. Мои старики жили вместе с сестрами, и жена не хотела ко мне уходить, пока не умер ее отец. Умер и мальчик, а все потому, что родного отца, то есть меня, рядом не было. Вот и я, когда состарюсь, буду с кем-то из дочек век доживать. Я хороший отец, они возражать не будут. Поехали со мной, девонька. Жену зовут Браган, она хорошая. Ровесница тебе, только потоньше будет – то есть раньше была. Ну, может, постарше на пару лет. Поехали!

И Прин снова расплакалась.

Плывя вниз по течению, они трижды останавливались порыбачить. Оказалось, что Тратсин на самом деле не рыбак, а плотник и лодку одолжил, чтобы наловить рыбы. Мужчине надо иногда отдыхать от женщин, сказал он, хотя против общества Прин ничего не имел. Жена его, Браган, была уже на седьмом месяце. Он надеялся, что будет мальчик, но и девочке был бы рад, всё лишняя пара рук. С ними до последнего времени жил его младший брат Малот, чудной парень. Работал на руднике, а потом взял и сбежал в город. Так, по крайней мере, все думали: полгода он только об этом и толковал, а после из дома пропали все деньги. Тратсина это сильно задело, ранило в самое сердце. Он называл городок, где они живут, но Прин не расслышала из-за новых слез. Не иначе, Малот плохо кончит, говорил он. Женина двоюродная сестра Гутрид тоже с ними живет и портит им девочек – сама еще ребенок, глупышка. Не понимает он, чего ей надо от жизни.

Зато хозяин у него хороший и работа ему по сердцу.

Жена тоже славная, отпускает его рыбачить на два дня каждый месяц. Счастливец он, вот что.

Они поймали шесть окуней (Прин один раз самолично закинула перемет), восемь форелей, выбросили обратно много мелкой рыбешки и вечером, под стрекот сверчков, причалили к илистому берегу. Лодку вытащили на сушу и привязали к дереву рядом с полудюжиной других челноков. Прибрежные кусты озарялись вспышками дальних молний.

– Пойдем со мной, – сказал Тратсин, увязая в иле. – Браган тебе понравится. Она у меня хорошая и поможет тебе, вот увидишь. – Где-то прогремел гром и снова сверкнула молния. – Идем.

Браган ей в самом деле понравилась.

– Так ты ребенка ждешь! – тут же воскликнула женщина, когда муж шепнул ей несколько слов. – Заходи же, – пригласила она, оглаживая свой большой живот под бурой рубахой. – На первых месяцах? Устала, должно. Девочек-то я легко носила, а этот… – Свет очага мерцал на ее кудряшках. – Полтора месяца полоскало меня, как собаку, что наелась тухлятины. Вот почему я думаю, что это мальчишка – хоть бы правда. Был у меня уже сынок, да умер, бедняжка. Говорят, что живот тверже и выше, когда мальчик – а может, наоборот. Ну что ж ты стоишь, заходи!

Народу в хижине было полным-полно, но Прин с устатку запомнила только чернобородого Карвена, лучшего друга Тратсина.

– Что, нашел работу? – тут же спросил его Тратсин.

– Вчера утром, когда ты отчалил, у меня ее не было – откуда ж ей теперь взяться? – осведомился Карвен, сложив руки на широкой груди.

– Ты уж три недели как не работаешь, – заметила Браган, обходя стоящую на полу корзину с младенцем.

– Пока его не было, ты меня привечала, а теперь вы оба на меня наседаете! – засмеялся гость.

– Я знаю, где есть работа, – сказал Тратсин. – После ухода Малота на руднике недостает человека, могу поговорить…

Карвену это явно не улыбалось.

– Девушке поесть надо, налью ей похлебки, – сказала Браган, ведя Прин к очагу.

– И пива дай, – посоветовал Карвен. – Беременным полезно. Пиво у нас отменное, – сказал он и тут же налил себе из бочонка, втиснутого между дощатыми топчанами.

– Нет, я похлебки налью. Если хочешь, конечно – я в этот раз ничего в рот взять не могла первые шесть недель, хотя сестра говорила, что дольше трех не должно быть. Что ни съешь, всё обратно вываливается.

Ребенок в корзине заплакал. Другая женщина – Гутрид? – занялась им, а Браган налила черпаком в глиняную миску сперва из одного горшка, потом из другого. В одном было густое мясное варево, в другом овощи. Прин, обжигая ладони, поднесла миску ко рту.

Ей вспомнилось детство и странница на рынке – в сером покрывале, с широкими серебряными кольцами на руках.

«Чтобы отведать их знаменитую двойную похлебку, – говорила она бабушке, – надо иметь знакомых на юге, в гостинице такую не подадут».

А бабушка ответила: «Химия, алхимия, медицина и прочее шарлатанство, за которое наш сюзерен платит большие деньги – всё это вышло из кухни. Особенно то, что связано с повивальным делом. Так мне Белхэм сказал – слыхала ты про Белхэма, изобретателя-варвара? Он жил у нас, в Элламоне, в давние годы…»

Карвен подал Прин кусок хлеба – снаружи он подгорел, а внутри не пропекся; такие хлебы люди возвращали ее кузену, когда он только начинал свое дело – кто со злостью, а кто с пониманием; но Прин уплетала за обе щеки, пользуясь краюхой как ложкой.

– Ишь, проголодалась как, – сказал Карвен, сидя на корточках с собственной миской. – Если и дальше будет так есть, родит здорового, работящего парня.

– Тебе бы самому поработать, – сказала Гутрид, сидевшая на лавке рядом с Тратсином, уже доедавшим свой ужин. – Браган права, негоже так долго бездельничать. Пора уж тебе свою семью завести, вот как у Тратсина с Браган.

Солома щекотала ей щеку. Пахло отсыревшей кровлей, малыми детьми и вчерашней стряпней. Топчан под соломой был жесткий, сверху капало после ливня, который и разбудил Прин. Еще не открыв глаз, она призналась себе, что до путешествия жила точно в такой же хижине. В такой, видно, и до конца дней будет жить, несмотря на все свои приключения, разве что жизнь сложится вопреки всем ее ожиданиям – ну, может, хоть крыша не будет течь.