— Вы не можете иметь в виду такое!

— При всем моем уважении, господин, не только могу, но и имею, — ответил Ршава. — А теперь прошу меня извинить.

До выхода из Собора ему пришлось разговаривать еще дважды. Он не стал задерживаться и выяснять, поняли ли его те люди. В конечном счете, какая разница? Некоторые поймут, о чем он говорил, и перескажут эту идею так, что ее уяснят даже дураки. А сплетни и слухи распространяются быстрее лесного пожара.

Никто не последовал за ним к таверне, и это стало утешением. Интересно, долго ли осталось ждать, пока Ршаву не начнут выслеживать, а потом в его окно полетят камни и другие, более мягкие, но вонючие предметы? И не факт, что это удовлетворит тех, кто с ним не согласен: они вполне могут поджечь и таверну, и комнаты над ней.

Поджигатели — безумцы, и это знают все. Пожары, наравне с землетрясениями, считались худшим несчастьем для любого города — но пожары случались гораздо чаще. В столице повсюду имелось столько источников открытого огня, что лишь чудом можно было назвать то, что пожары здесь вспыхивали редко. Когда огонь вырывался на волю, любой ветерок мог гнать его быстрее, чем люди успевали гасить. А если пожар начинался во время бури… Ршава содрогнулся. Тогда выгорали дотла целые районы города.

Разумеется, тех, кто устроит пожар для доказательства своих богословских взглядов, вряд ли станет волновать, что из-за этого сгорит городской квартал, если пепел Ршавы смешается с пеплом остальных погибших. Ршава оскалился. Если честно, он испытывал такие же чувства к тем, кто с ним не соглашался. Однако если он всех их сожжет, то кто останется, чтобы поклониться темному богу вместе с ним?

Когда он вошел в таверну, Лардис взглянул на него с недоумением.

— Что-то вы не очень-то счастливы, святой отец, — заметил трактирщик. — Не хотите кружечку вина, чтобы немного развеяться? — и, прежде чем Ршава ответил, Лардис добавил три слова, которые обычно из него нельзя было вырвать и под пыткой: — За счет заведения.

— Спасибо, — ответил Ршава. — Не знаю, поможет ли это, но вряд ли навредит.

Лардис нацедил в кружку вина.

— И все-таки что вас гложет? — спросил он и торопливо поднял руку. — Не хотите говорить, так и не надо. Иногда помогает, если выговоришься, но это ведь личное дело каждого.

— А я не прочь и рассказать.

И Ршава объяснил — примерно так же, как недавно в Соборе. Когда он смолк, трактирщик негромко присвистнул:

— Да-а, вы на мелочи не размениваетесь, верно? — Он помолчал, размышляя. При его профессии он видел немало мирского зла прямо под носом, у себя в таверне. — Когда начнешь об этом задумываться, то вроде получается гладко.

— Вот и мне так кажется, — отозвался Ршава. — Но у вселенского патриарха, сам понимаешь, другое мнение.

— Что ж, будь он проклят, вселенский патриарх! — весело заявил Лардис.

— Да, будь он проклят, — согласился Ршава. И внезапно залпом допил вино. Что он натворил? А натворил ли? Он не собирался проклинать патриарха, но важно ли здесь намерение? Так или иначе, вскоре он все узнает.

— Выкопать его кости! — добавил Лардис, наливая себе вина.

Это был традиционный призыв видессиан к бунту и мятежу. Чаще всего он был нацелен на автократора, но его мог услышать и любой из тех, кто придется не по нраву городской толпе.

— Выкопать его кости, — повторил Ршава. А не придется ли вскоре закапывать кости Камениата? И если придется, не свяжут ли его смерть с Ршавой? И не соберется ли на этой улице толпа, выкрикивающая: «Выкопать кости Ршавы!»? Впрочем, скоро он узнает и это. — Налей мне еще, — попросил Ршава, но теперь положил на стойку монету.

— Держите. — Налив прелату вина, Лардис допил свою кружку и вновь ее наполнил. — Хочу вас спросить, святой отец… Если все обстоит так, как вы говорите, означает ли это, что после смерти мы все отправимся в лед?

— Это я пока не решил, — неохотно ответил Ршава; вопрос оказался острее, чем он ожидал. — Впрочем, похоже на то.

— Ну и ладно. — Трактирщик пожал плечами. — Там наверняка соберется компания получше, чем на небесах, верно?

Кажется, слово «вечность» его совсем не волновало. Не исключено, что это понятие было для трактирщика слишком необъятным. С другой стороны, может быть, он надеялся отыскать лазейку на небеса к Фосу, даже если все остальные отправятся в лед? Но Ршава сомневался, что у Фоса или Скотоса имелись подобные лазейки: каждый из них был по-своему безупречен.

— Если, говоря по-простому, добро есть зло, а зло есть добро, то в нашем поведении многое изменится, — заметил Лардис. — Ты видишь красивую девушку, ты ее желаешь и просто идешь и прыгаешь на нее. Почему бы и нет? Какая теперь разница?

У трактирщика явно был дар проникать в суть проблем. Ршаве захотелось, чтобы Лардис выбрал другой пример. То, что произошло с Ингегерд, все еще давило на совесть прелата — хотя, если задуматься, не должно было давить. И Ршава это знал. Его собственные умозаключения уже прошли тот путь, которым сейчас двигались мысли Лардиса. Но Ршаве такой вывод оказался неуютен, каким бы логичным он ни был. Он вырос, думая не так. Но когда он проведет реформу церковной доктрины, другие станут так думать. Они будут думать так, как им будет положено думать согласно новым заповедям. И будут испытывать те чувства, которые им предпишут испытывать.

Но как выразить это словами? Ршава сказал лучшее, что пришло ему в голову:

— Думаю, все как-нибудь само собой утрясется. Просто на это понадобится какое-то время.

— Ну и ладно, — повторил Лардис. — На что не нужно время? — Он указал на кружку Ршавы. — Допивайте, святой отец, я налью еще. Следующая выпивка за мной. Вы мне подбросили нечто новенькое для размышлений, а такое не каждый день случается.

— Большое спасибо, — рассудительно ответил Ршава. — Ты умный человек. Ты мог бы поступить правильно, став священником и получив возможность извлечь пользу из своего ума.

— Нет уж, спасибо. — Лардис покачал головой. — Даже чтобы управлять гостиницей, нужно здорово напрягать мозги, вы уж поверьте. И еще… вы уж не обижайтесь, но вряд ли из меня вышел бы хороший священник. Уж больно я люблю давать работенку своему члену.

Познакомившись с плотскими радостями, Ршава понял, что на такие слова трудно возразить. И как только он всю жизнь без этого обходился? Единственный разумный ответ заключался в том, что прелат не знал, от чего отказывался. Он предположил, что именно поэтому священники дают обеты молодыми. Если бы они сперва получили кое-какой опыт, то не захотели бы отказаться от женщин — а некоторые и от мальчиков…

— Эти правила тоже, скорее всего, изменятся, — сказал он.

— Готов поспорить, что изменятся! — Трактирщик рассмеялся — хрипловато, похотливо и грубо. Он взглянул на Ршаву со странным, почти болезненным любопытством. — А вы действительно думаете, что сможете заставить храмы перевернуть все вверх ногами, святой отец? Или просто говорите, лишь бы послушать себя?